Вахта. Степан Зозулин

снова принимались за еду, ни на чём больше не заостряя внимания.

      Только лишь переход к следующему включению.

      – Я заходил в сарай, – сказал он невзначай.

      – Да?

      – Да. Дров у тебя пока что хватает. Хозяин не преувеличивал: должно хватить на всю зиму.

      – Да, дров много. Понапрасну не жгу.

      – Андрей.

      – Дважды в день не больше. Плюс один банный день в неделю.

      – Андрей!

      – Да?

      Смотрел в упор, а я всё увиливал. В такие минуты доказывал себе в мыслях, что он не имеет никаких прав на меня. Что это я делаю одолжение, добровольно пребывая в одиночестве посреди леса. Что стоит захотеть, пошлю всё к чертям и отправлюсь домой на первом же поезде.

      – Ты совсем не израсходовал бензина с прошлого раза.

      Голос звучал помягче. Куратор уловил перемену в настроении, и отодвинулся чуть назад, давая возможность самому убедиться в его правоте. Прежде чем предпримет новую попытку.

      – Да, почти не работал, – ответил я, готовясь обрушиться красноречием, скопленным за часы прогулок.

      Не понадобилось. Куратор уже поднял руку, обозначая новый виток разговора.

      – Ладно, ничего страшного, ещё успеешь.

      Я опешил. Не ожидал такой реакции. Даже совестно, что чуть было не поддался гневу, хотя он того не заслуживал. Желая реабилитироваться, пообещал:

      – Не волнуйтесь, я, правда, наверстаю!

      Он был сама теплота.

      – Андрей, уже не раз говорил, что всё это, – он обвел взглядом бревенчатые стены дома, – затеяно только ради тебя. У меня достаточно времени, чтобы подождать.

      Пробрало от накатившего умиления, и я смолк. Он улыбнулся. А следом припечатал:

      – Вопрос, есть ли время у тебя?

      Вот оно! Закинул крючок и ждёт. Поднялся из-за стола, собрал посуду. У раковины снова повернулся и спросил, якобы переменяя тему:

      – А помнишь Еремеева? Я дарил тебе книгу о нём.

      Я кивнул. Внутри колыхнулось что-то неприятное. Мне-то казалось, что и не вспомним о книге. А тут вдруг проснулся.

      – Он был мне близким другом, – сказал он.

      И я вдруг понял, что даже не спрашивал об этом. Кажется, зная заранее, что Еремеев очень важен куратору. Теперь всё сходилось.

      – Сказанное в книге – розовый лепет. – Продолжал он. – А я наблюдал всё воочию. Как выхаживал жену без надежды спасти, как отдалялся от сына и скрывался от мира.

      Когда рассказывал, его глаза разгорались. Тот самый момент. Защита растворяется в воздухе, и вроде бы виднеется настоящий человек. Но уже в следующий миг забрало опущено, а огонь в глазах утихает, съеживается.

      – Всё прожито, а значит, потеряло в осязаемости. Похоже на старую кинохронику. – Теперь смотрит на меня. Ищет что-то. – И вот передо мной ты, и снова вижу всё это вживую. Вот-вот ступишь на его путь. И если не возьмешься за голову, сгинешь.

      Сижу на месте, будто ожидаю чего. Следующей