Взлет и падение ДОДО. Нил Стивенсон

примиряюще вскинула руки.

      – Ладно. ДАРПА.

      – И даже после вынужденного ухода из МТИ он продолжал делать серьезную работу – для них.

      – В ней участвовали коты?

      – Засекречено. Но я о том, что обвинения в старческой деменции беспочвенны. Он выдал стоящую работу еще… – Тристан домотал страницу донизу, – четыре года назад.

      – В заявке на патент говорилось что-то о глушении вражеских разведывательных устройств.

      – Когда ДАРПА платит тебе зарплату, – сказал Тристан, – все, что ты делаешь, связано с национальной обороной. Фрэнк Ода пытался создать оборонную технологию на основе той интересующей нас науки. Но… заявку отвергли.

      – А что, по-твоему, означает эта строчка… – Я отмотала статью в «Клаксоне» назад. – «Подопытный экземпляр должен содержать живую, активную мозговую ткань».

      – Как-то связано с принципом работы ОДЕКа, наверное.

      – Меня это немного смущает.

      – Может быть, стоит спросить его самого.

      Тристан что-то напечатал на компьютере. Потом глаза у него расширились, как всегда от приятного изумления.

      – Стоукс. Он по-прежнему здесь. Совсем рядом, в Кембридже.

      – Очень удобно. Адрес?

      Вместо ответа Тристан развернул ко мне экран с гугл-картой.

      Я чуть не подавилась сааг паниром.

      – Два шага по Массачусетс-авеню от моего дома! Туда пешком от силы полчаса!

      Тристан ухмыльнулся и сунул руку в карман.

      – А позвонить еще быстрее. – Он набрал на телефоне номер с экрана. Когда пошли гудки, Тристан ухмыльнулся и подмигнул мне, словно ребенок, которому сейчас вручат приз за разгаданную загадку. Я улыбнулась в ответ.

      Однако время шло, улыбка Тристана меркла. Наконец он дал отбой.

      – Не берет трубку. – Он укоризненно глянул на телефон. – Даже автоответчика нет. Странно. Они сейчас у всех.

      – Может, он технофоб.

      – Профессор МТИ, пытавшийся запатентовать революционное изобретение?

      – Его подняли на смех, – возразила я. – Он оскорбился до глубины души и стал технофобом.

      – Перерыв на ланч закончен, – объявил Тристан, вставая и беря свой свитшот с эмблемой «Янкиз». – Мы отправляемся в гости.

      Дом стоял в ряду зданий, выстроенных, судя по виду, в конце девятнадцатого века, но выделялся среди них, как отец-пилигрим на банкете в Белом доме. Простой, трехэтажный, с двускатной крышей, он был старше их по меньшей мере на сотню лет. Садик затмевал все соседние. Здесь было множество цветов, зелени и декоративных кустов, высаженных с той минималистической экономностью, какую мы привыкли видеть в японском ландшафтном дизайне.

      Мы позвонили. Открыла пожилая женщина. Не японка, европейского вида. И даже коренная американка белого протестантского типа во всем, включая то, как она нас встретила.

      – Ребекка Ист, я полагаю, – обратился к ней Тристан, протягивая руку.

      – Ребекка Ист-Ода, – поправила она. На восьмом десятке, черные с проседью волосы уложены в пучок, свитер от Лоры Эшли