Цветы на чердаке. Вирджиния Эндрюс

понимаю, намного проницательнее и умнее.

      Он сидел в той же позе, что и я, протянув ноги к огню, но лицо его было обращено к маме, а брови обеспокоенно сошлись на переносице. Я тоже взглянула на нее, пытаясь определить, что так взволновало моего брата. Мама быстро и умело вязала, время от времени заглядывая в инструкцию.

      – Мама, ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он.

      – Да, конечно, – ответила она, ласково улыбаясь.

      – Мне кажется, ты выглядишь усталой.

      Она отложила вязание.

      – Сегодня я была у доктора, – сказала она, наклоняясь, чтобы потрепать Кристофера по холодной розовой щеке.

      – Мама! – воскликнул он встревоженно. – Ты что, больна?

      Она слегка усмехнулась и провела тонкими длинными пальцами по его взъерошенным льняным кудрям.

      – Кристофер Доллангенджер, я полагаю, ты догадываешься. Я видела, как ты смотришь на меня и в голове у тебя явно шевелятся какие-то подозрения.

      Она поймала за руки сначала его, потом меня и прижала наши руки к своему животу.

      – Вы чувствуете что-нибудь? – поинтересовалась она с тем же выражением тайного удовлетворения на лице.

      Кристофер быстро отдернул руку и залился краской, но я оставила свою на месте, ожидая объяснения.

      – А ты что чувствуешь, Кэти?

      Моя рука ощущала, что внутри мамы происходит что-то странное, как будто слабые, едва слышные удары сотрясают ее тело. Я подняла голову и уставилась на нее. До сих пор помню, как она тогда выглядела. Как Мадонна Рафаэля.

      – Наверное, обед перемещается с места на место или газы скопились.

      Ее голубые глаза заискрились смехом.

      – Попробуй угадать еще раз.

      Теперь в ее голосе появились нотки серьезности, и она призналась:

      – Дорогие мои, у меня будет ребенок в начале мая. Вообще-то, когда я сегодня была у доктора, он сказал, что слышал биение двух сердец. А это значит, что у меня будут близнецы или тройняшки. Ваш отец, даже он еще не знает об этом. Поэтому постарайтесь не говорить ему, пока у меня самой не появится удобный случай.

      Ошеломленная, я взглянула на Кристофера, чтобы выяснить, как он воспринял сказанное. Он казался смущенным и расстроенным. Я снова посмотрела на освещенное языками пламени лицо мамы и, не помня себя, бросилась в свою комнату, упала вниз лицом на кровать и горько, навзрыд, заплакала.

      Дети! Двое или больше! Я сама чувствовала себя маленьким ребенком. Я и слышать ничего не хотела о каких-то новых, вечно визжащих и плачущих детях, которые появятся, чтобы занять мое место. Я всхлипывала и била кулаками по подушке, стремясь причинить вред чему-то или кому-то. Потом я села на кровати и стала думать о побеге из дома.

      Кто-то тихо постучал в мою дверь.

      – Кэти, – сказала мама, – можно мне войти? Я хотела бы поговорить с тобой обо всем этом.

      – Уходи! – завопила я. – Я уже ненавижу твоих младенцев!

      Да, я знала, что ожидает меня: участь ребенка, затертого где-то между младшими и старшими и напрочь позабытого родителями.