Охота на медведя. Петр Катериничев

властны, что люди расступались сами, исходя из извечного российского здравомыслия: раз он так поступает, значит – имеет право.

      Олег одним движением наклонился, поднял готовые упасть на рельсы очки, вручил их старику, добавив покровительственно‑добродушно:

      – Вы бы, дедушка, по воздуху гуляли. Здесь раздавят. Да и время вы для прогулок выбрали не самое подходящее...

      Старик улыбнулся, но улыбка эта была странной: словно он знал и про людей, и про страну что‑то такое, о чем сами они давно забыли и зареклись вспоминать.

      А очки принял с достоинством сюзерена, поблагодарил кивком, произнес спокойно:

      – Нас не раздавят. А время... время, молодой человек, не выбирают. Его создают.

      Старик надел очки, взгляд его пусть на миг, но преобразился: стал жестким, оценивающим. И еще – в этом взгляде мелькнуло нечто, похожее на узнавание... Но миг этот пропал, Гринев даже подумал, не привиделся ли ему этот жесткий прищур и упорная складка рта.

      – Спасибо... Олег, – сказал вдруг старик.

      – Мы знакомы? – удивленно вгляделся в его черты Гринев.

      – С вами – нет. А вот с отцом вашим я был знаком. Вы... очень похожи на него.

      Словно всполох затаенной боли мелькнул в зрачках Олега, но вряд ли старик заметил это. Гринев развел губы в натянуто‑вежливой улыбке:

      – Разве? Мне всегда казалось, что во мне больше от мамы.

      Старик посмотрел на него пристальней, внимательней, покачал головой:

      – Все стоящее в людях проявляют годы. Все пустое и бездарное – тоже.

      Олег поморщился – такой неуместной показалось ему это сомнительное стариковское философствование здесь, среди мечущейся толпы.

      – Вы теперь спешите... – уловил его настроение собеседник, подал простенькую визитку. – Заходите как‑нибудь. На чаек. – Старик попрощался легким поклоном с естественным достоинством.

      – Непременно, – рассеянно кивнул в ответ Гринев, вежливо улыбнувшись, спрятал визитку и поспешил втиснуться в подошедший поезд.

      Уже в коридоре офиса Олег понял: в конторе скандал. Худая молодящаяся дама, одетая столь же дорого, сколь и безвкусно, в какое‑то неописуемое желтое платье, орала на сотрудников и методично сбрасывала со столов на пол все, что только возможно: скрепки, бумаги, скоросшиватели, карандаши в стаканчиках, продолжая при этом истерично вопить на высокой ноте.

      Навстречу Гриневу выскочил долговязый худой очкарик; лицо его было покрыто красными пятнами.

      – В чем дело, Том? – спокойно спросил Олег.

      – Клиентка... – беспомощно пожал плечами Том. – Жена Льва Гоношихина.

      – Чего она хочет?

      – Да дура она!

      – Это я заметил. – Гринев был собран и сосредоточен. – Чего она хочет?

      – Она хочет денег. Вложила двести тысяч, да, видно, с муженьком не посоветовалась. Тот ей и вставил... Теперь тетя орет, как резаный поросенок.

      – Если б вставил – не орала бы. Хреновый ты психолог. На сколько у нее договор?

      – На полгода. А прошло два месяца. Она хочет возврат с процентами. И лексикон у нее... – Том