В тумане. Василь Быков

– застрелить предателя. Чтобы другим было неповадно, чтобы знали, как партизаны карают тех, кто предает своих, прислуживает немцам.

      На опушке они переехали пустую в ночи гравийку, и Буров соскочил с кобылки – ехать в темноте по кустарнику было невозможно. Пока он слезал, Сущеня подождал рядом, Войтик тоже спешился сзади. В лесу было мокро и стыло, сверху с ветвей то и дело падали холодные капли, но ветер тут немного утих и казалось немного теплее, чем в открытом поле.

      – Тут пригорок где-то, – припоминая местность, сказал Буров.

      Сущеня согласно указал рукой в мрачные заросли.

      – Да вон боровинка рядом.

      – Ну давай. Иди ты вперед.

      Сущеня молча пошел впереди, следом Буров вел на поводу кобылку; мокрые ветки иногда цеплялись за шапку, за плечи, и он едва успевал уклоняться от них, иногда Сущеня придерживал ветку рукой, чтобы не стегнуть Бурова. Придорожный кустарник скоро, однако, кончился, они выбрались на более свободное место; чистый, без травы и зарослей лесной дол под ногами начал подниматься в гору. Впереди была боровинка – лесной пригорок, негусто поросший старыми соснами, мощный шум которых широко расплывался вверху. Эту боровинку Буров помнил еще с детской поры, здесь по весне ребята разжигали костры, затевали игры, летом под соснами любили отдохнуть грибники. Боровинка пологим увалом огибала опушку, дальше снова тянулись кустарники с островками берез и сосен.

      Они взобрались на плоскую вершину пригорка и остановились. Всюду было тихо, темно, терпко пахло лесной сыростью и хвоей. Вокруг по склонам темнели толстые комли сосен, редкие кусты можжевельника, какие-то непонятные пятна, но Буров давно уже привык к загадочному виду ночного леса, тот его мало тревожил. Теперь его больше тревожил Сущеня.

      – Ну, – нарочито бодро произнес Буров. – Чем не местечко? На любой случай!

      – Случай!.. Если бы мне сказали когда… – уныло начал и не кончил Сущеня.

      Ссутулясь, он стоял на пригорке, устало дыша и всем своим обиженным видом свидетельствуя, что совершается несправедливость, с которой он бессилен бороться и вынужден ей подчиниться. Буров видел это, и ему все больше становилось неловко от своей незавидной роли в этой истории. И он сказал, может, для того, чтобы слегка ободрить Сущеню, а заодно и себя тоже:

      – Конечно, все случается. В такую войну…

      – Но ведь это дико! – вскрикнул Сущеня, и Буров сердито его одернул:

      – Тихо ты!

      И оглянулся на Войтика, молчаливо стоявшего с лошадью несколько ниже, на склоне пригорка.

      – Войтик, покарауль там, у дороги. Пока управимся…

      Не сразу, по своему обыкновению сперва о чем-то подумав, Войтик потянул за повод коня и молча пошел вниз к опушке и недалекой отсюда гравийке. Буров отпустил свою кобылку – пусть попасется немного.

      – Ну давай! Где ты хочешь? – просто, как о чем-то малозначительном, спросил он Сущеню.

      Тот, будто очнувшись от угрюмой задумчивости, с силой вогнал в землю лопату.

      – Правду сказал тот