В тумане. Василь Быков

продолжал льнуть к гостю.

      – И пуля у него есть. У Лёника.

      – Ладно, Гришутка, иди на кроватку, там поиграешь, – сказал Сущеня и подхватил сына на руки.

      Гришутка протестующе захныкал, засучил ножками, но отец спокойно отнес его на кровать и расслабленно вернулся к грубке.

      – А жена где же? – спросил Буров.

      – Корову доит. Сегодня вот баню протопил, мыться собрались.

      Хозяин опустился возле грубки на низенькую скамеечку, нервно сцепил между колен большие крепкие руки.

      – Мыться – это хорошо, – сказал Буров, думая уже о другом.

      Он думал, что стрелять здесь Сущеню, наверно, было нельзя, этот малыш портил ему все дело, отца следовало куда-нибудь вывести – во двор или, может, к бане. К бане было бы лучше. Правда, выстрел могли услышать на станции, а им еще надо было перелезать через речку… Лучше бы, конечно, за речкой… Оттуда – через поле и в лес. Только как его доведешь туда? Вдруг догадается?

      – Я знал, что придете, – сказал Сущеня с явным надломом в голосе, и в душе Бурова что-то недобро шевельнулось. Но Буров ничем не выдал того и почти бодро заметил:

      – Знал? Ну и хорошо. Значит, вину свою понимаешь.

      – Чего ж тут понимать, – развел руками Сущеня. – Никакой же вины нет на мне, вот в чем загвоздка.

      – Нет?

      – Нет.

      – А ребята? – вырвалось у Бурова. – Что повесили?

      – Ребят повесили, – согласился Сущеня и сокрушенно поник на скамейке.

      Похоже, он даже готов был заплакать – коснулся пальцами глаз, но тут же, наверно, совладал с собой и выпрямился. В душе ругая себя за промедление и нерешительность, Буров почувствовал, как судороги сводят его озябшие ноги, портянка на левой к тому же сбилась и натирала стопу. Наверное, надо было кончать этот разговор и приниматься за дело. Однако не в лад со своим намерением он тянул время, будто не решаясь переломить себя, настроить на главное. Из запечья снова выбежал Гриша и деликатно приблизился к Бурову.

      – Дядя, а у тебя наган есть?

      – Нет, какой наган? – сказал Буров, слегка удивившись этому недетскому вопросу.

      – А это что? – малыш показал на кобуру.

      – Это так. Сумочка.

      – А зачем сумочка? – добивался Гриша, засунув в рот крошечный пальчик.

      Как-то расслабленно он обнял колени Бурова и ласково, словно котенок, стал тереться о них. Сущеня тем временем сидел напротив и не прогонял сына, похоже, он погрузился в свои, вряд ли веселые теперь мысли. Но в сенях стукнула дверь, и в хату не сразу, медленно переступив порог, вошла женщина с ведром, в теплом шерстяном платке на голове. Увидев чужого в простенке, опасливо насторожилась, но тут ее внимание привлек малыш, который уже пытался вскарабкаться к Бурову на колени.

      – Гриша!

      – А у дяди наган есть. В сумочке, – живо сообщил мальчишка.

      На лице у хозяйки что-то дрогнуло, как, впрочем, дрогнуло и внутри у Бурова, который сразу признал в женщине Анелю Круковскую, бывшую ученицу станционной школы, где когда-то учился и Буров. Видно, она тоже узнала его.

      – Здравствуйте.

      –