Гильзы в золе (сборник). Тихон Астафьев

отце Александр в дневнике писал: «Милый отец, ты уже стар. Никогда ты не мог разговаривать властным тоном. Не потому ли ты не стал ну хотя бы начальником СМУ, а работаешь тридцать лет инженером? Никогда ты не носил, насколько я помню, дорогих костюмов. Еще бы, ведь у тебя нас четверо. Мы любили слушать твои рассказы о том, как ты учился в институте в 30-е годы, как вы жили еще до Первой мировой. Ты помнишь смерть Ленина – времена для нас совсем далекие. Конечно, ты иногда бил нас, не без этого, но быстро отходил, и мы прощали тебе порку…»

      Александр рос как все: упивался книгами, восхищался подвигами героев, мечтал о дальних странствиях. Страницы его дневника пестрели изображениями скрещенных стрел и сабель, парусов, наполненных ветром. Пират капитан Флинт и отважный Спартак были в его глазах одинаково необычайными и героическими. Пора любви и грусти нежной наполнила его душу свежими неизведанными чувствами, и он исписывал целые тетради неумелыми стихами о голубых глазах, сиреневом закате и чарах луны. Он зашифровывал записи дневника о первых встречах и мальчишеских поцелуях нехитрой тайнописью и ходил целый день, веселый и шальной, в ожидании вечера, обещавшего ему новую встречу.

      Когда семья жила на строительстве атомной электростанции, он вынужден был учиться в вечерней школе: первые месяцы на стройке не было дневных классов. Стал учеником слесаря.

      Но, вступив в настоящую жизнь, Александр продолжал жить вымышленной. Скоро он разглядел вокруг себя то, что, как строительный мусор, лежало на поверхности. Он увидел, что иные с получки пьют, что в компании подчас рассказывают неприличные анекдоты, что многие знакомые курят.

      Не без ущерба для школьных принципов и родительских заповедей он с головой окунулся в это.

      «1 декабря. В воскресенье был пьян. Ничего не помню. Сегодня сдавал литературу. Пил все время с Валеркой.

      6 декабря. Вечером ходили на танцы. Выпили по бутылке “Волжского” на брата».

      Так проходили вечера, заполненные бутылкой красного перед танцами.

      Семья переехала в город. Александр переменил место работы и школу, но жизнь его оставалась прежней, с тою лишь разницей, что перед ним были открыты двери не одного клуба, а многочисленных парков и дворцов.

      Завязал знакомство с несколькими развязными девицами.

      Скоро в дневнике появилась стихотворная запись:

      Я теперь в любовь не верую,

      О ней говорю с усмешкой,

      И даже любовь свою первую

      Вспоминаю с гадкой насмешкой.

      Слова не были позой.

      Александр начал посещать секцию бокса. Через полгода он раздался в плечах и уже не походил на юнца. Дневник вести продолжал. Исписал две клеенчатые тетради стихами под Есенина об увядших цветах и отзвеневшей юности, которая тем временем только начиналась.

      Когда по вечерам над городом зажигались огни, Александр встречался с друзьями у входа в парк.

      – Итак, джентльмены, скинемся?

      – О чем речь, – отвечал хор голосов.

      Они откомандировывали