Путешествие на край крови. Александра Цибуля

и ярости. Встреча с диковинным зверем под горбатым мостом, зубы дракона в ивовой ямке, где покуда спеленуто и окуклено дерево. Туника, пропитанная спермой кентавра, клошары, скрытые за балясинами дворца. Нежность и отвращение их свидания – распухшая крыса, ставшая серебристым мхом. Роскошь праздного вечера, интимный запах цветов, опасный оскал и близость их лиц, болтовня.

      «Над гробом надгробная надпись…»

                                 Над гробом надгробная надпись.

                                 Под рубашкой родинка вожделенна.

                                 Что дозволено травам, не дозволено нам.

                                 Травам дозволена нежность к мертвым.

                                 Нам над гробом надгробная надпись.

      «Бес признает посланника…»

      бес признает посланника

      и бесноватый зряч.

      ночью и днем, в горах и гробах

      его разум отверст

      даже если разъят

      и исторгнут

      «После дождя высыпают как паданцы…»

                     после дождя высыпают как паданцы

                     с той же силой от сердца отрывается снег

                     гортензии розовое сгущение, молния шаровая

                     румянец, люминесцентный, трещит

                     запрокинутые, в легкомысленной невесомости

                     смотрели на вершины деревьев: ворона гналась за белкой

                     но вскоре и вовсе потеряли их из виду

                     вошли в тучу чаек

                     и никак не перейти мост

      «Самый грустный – лебедь-кликун…»

      Самый грустный – лебедь-кликун,

      а бакланы – голубоглазые.

      Долгое время вокруг мурены,

      ее пятнистого тела. Твое лицо,

      когда ты занимаешься любовью,

      в зеленоватых сумерках комнаты.

      В глубине – голоса дворовых детей,

      подстроенные, неслучайные птицы.

      Необязательность этого или другого

      нового текста. Неловкость, в общем-то

      несуразность этого личного.

      Самый грустный – лебедь-кликун,

      а бакланы – голубоглазые.

      Среди горестных птиц посещают монаха

      неумелые ужас и страх.

      «Ясно, что все имена вошли сейчас в это тело как духи…»

             Ясно, что все имена вошли сейчас в это тело как духи,

             и поэтому оно облюбовано как укрытие.

             Но появляется образ тревожной буфетчицы в фартуке, и она говорит:

             «Нет, ты не мой возлюбленный, ты самозванец!

             У тебя ни одной веснушки, но родинки у нас одинаковые».

             И тогда это главное имя накатывает с грохотом морской гальки,

             и не вмещается уже ни в одно тело,

             и поселяется, наконец, в шелесте вышестоящего петровского дуба.

      «Невлюбленный несет повинность, претерпевает…»

      Невлюбленный