Федоров в кино. Игорь Богданов

Последний свет погас,

      Утроились влюбленных поцелуи.

      И кто-то, скрытый от нескромных глаз,

      Пускает в кресло газовые струи.

      Движенье по рядам. Но вдруг – молчок!

      Гранитные крестьянка и рабочий

      Вращаются, как медленный волчок,

      На красном полотне, беду пророча.

      Столица! Твой очередной привет

      Находит отклик в сердце самом грубом, —

      И зал затих, не дожевав котлет,

      Подрагивая лошадиным крупом.

      Однако, вольно! Задом наперед

      Проносится по полю чужестранец.

      И зал, сорвавшись с голоса, орет:

      «Крути назад историю, засранец!»

      Минутное волненье улеглось,

      И снова зал охвачен общим делом:

      Кто ест, кому забыться удалось,

      Кто просто налегке душой и телом.

      Меж тем экран давно опять живой:

      Исправившийся всадник едет шагом,

      Чтоб поплатиться буйной головой

      Над запорожским сумрачным оврагом.

      Потом любовь, интрига и война,

      И палец режиссера по ошибке,

      И роковая женщина – она

      О двух ногах, браслетах и улыбке.

      Волнующий момент! – и поворот

      Го лов по ходу быстрого удара,

      И реку жизни переходят вброд

      Красивые, как русские, татары.

      Финальный титр – и зал бежит, как тигр,

      Навстречу сумеркам, такси и сигаретам,

      Любовники, уставшие от игр,

      Распихивают женщин по каретам.

      Последний шорох, скрип – и тишина.

      Никто не спит в проходе между кресел.

      И внешний воздух крепости вина

      Проходит по рядам, драчлив и весел…

      Из всех искусств важнейшее – кино,

      Сказал Ильич, за ним – Дорогокупля.

      Лишь Федоров, все знающий давно,

      Сидел, как мертвый, в ожиданьи дубля.

      Федоров на тусовке

      Тусовка состоит из трех частей:

      Из музыки, поэзии и чая.

      Туда приходит множество гостей,

      От темноты и осени скучая.

      Сначала все садятся по местам,

      С запинкою читают манифесты,

      В которых – посторонняя беда,

      И глад, и мор, и скорые аресты.

      Затем поэтов торопливый рой —

      С улыбкою во внутреннем кармане

      Они ломают музыкантов строй,

      Распаренных, как веники из бани.

      С прорехой рта и самодельных брюк

      Выходит к свету фокусник, имея

      Веревки тюк. Он приготовил трюк,

      Он дым пускает, жизни не жалея.

      Заламывая крылья, херувим

      Абстрактную растягивает сетку,

      Лишь Федоров, терпением храним,

      Не может наглядеться на соседку.

      «О милое лицо, зачем ты здесь?

      На улицах еще возможно лето,

      И легкий ток пока еще не весь

      Оформлен в провода сигнальным светом», —

      Так думал Федоров, дыханье затаив,

      А на тусовке раздавал подковки

      Администратор. Вкрадчиво-игрив,

      Он брал