Сва. Валерий Байдин

и руки сковало холодом. Кто-то лез к нему в грудь, раздвигал рёбра, добирался до сердца, но было не больно, даже удивительно, как легко оно вынулось. Его быстро, играючи, били по щекам, потом крепко вцепились в уши. Поток невыносимого света хлынул в глаза.

      – Вставай! Замёрзнешь к чёртовой матери. Давай, ну!

      – Зачем… вынули?

      Его резко дёрнули за руки, подняли с земли и начали рассуждать на два голоса:

      – Чё у тя вынули?

      – Щас мы те вставим!

      – У тебя ничего не было, пропил всё.

      – Где живёшь?

      Два полиса злыми детьми висели на руках.

      – Там, в башне.

      – Возьмём его, што ль?

      – А-а, с дерьмом возиться! Пустой он, облёванный. Ключи есть, дойдёт.

      Заревела машина, укатила задом наперёд, злобно мигая горящими красными глазками. Трясясь от холода, он дошёл до подъезда. Пахло рвотой, в голове медленно качался маятник боли. Вошёл в лифт, ткнул кнопку. Теряя сознание, поднялся на этаж, прошёл несколько шагов, выгреб ключи из кармана. Невообразимо долго шёл вдоль стены по прихожей, толкнул дверь своей комнаты и повалился на кровать.

      – Лишь бы не умереть… – успел подумать перед тем, как на голову мягко рухнул потолок.

      По тёмным стенам ползли блики автомобильных фар. В квартирке слышалась тихая старческая возня. Он лежал, временами открывая глаза. Всё тонуло в беспамятстве, в ужасающей пустоте. Звякала посуда на кухне, плескалась вода в мойке, шаркали шаги в коридоре, урчал унитаз. Соседи негромко переговаривались, но ни слова нельзя было разобрать. Потом вместо них заговорили, запели другие голоса.

      – Ящик смотрят…

      Шатаясь от слабости, он прошёл по комнате, открыл окно и навалился на подоконник. Холодящий, влажный, уже не зимний воздух показался непохожим на городской. Так много было в нём нужных для жизни запахов – оттаявшей земли, прелой листвы, мокрой коры, отсыревших кирпичных стен. Вспыхивали и гасли прямоугольники окон в соседних домах. Жёлтые, розовые, оранжевые, белые… Плоское небо висело чуть подсвеченным рыхлым пологом. На далёком проспекте по-звериному рычали автомобили, а в нижнем углу окна лениво мигал жёлтый глазок светофора. Он давно закоченел, но не хотел уходить. До головокружения вдыхал ночную оттепель – первую, пронзительную, так похожую на чужую весну, пришедшую из другого города, к другим людям. Птица бесшумной тенью мелькнула между домами. Было странно, что птицы летают по ночам.

      Опять вспомнилось, как на улице его с силой понесло во тьму, будто оступился у края бездны. Но она вытянула его.

      – Вернула меня сюда. В эту самую комнату, к этому подоконнику, к тому же вопросу: «Зачем всё это?»

      Он закрыл окно и сел на кровать, прислонился к стене.

      – Выжил, а она будто умерла… Но зачем мне жизнь, из которой надо опять искать какой-то выход? Появилась и пропала. Нет ни имени, ни телефона. Даже лица её не помню. Только руки. Нежные… Тоска, не вынесу один! Если бы