Круги и треугольники. Георгий Балл

детскими глазками.

      – Я по-своему скажу, – пояснила ситуацию Нина Федоровна Куравлева, – пока мужик весь до выпертого пупа водкой не зальется, он от стакана не отлипнет.

      – Ты его вилкой подцепи, – посоветовал ни весть откуда прикрутившийся к почетному столу мусорный мужичонка Шурик.

      А молчавшая до сего момента медсестра Гермина Ярославовна в один глоток, по-медицински, опрокинула свой стакан с водкой в бездонную топку и, естественно, даже не дрогнув закуской, вдруг громко сфокусировала мысль:

      – А не шпион ли он? Я из глубины души на него давно смотрю, думаю, плачу навзрыд внутри себя, как черемуха небосводно горюю, думаю… И что он – шпион, это нам бурьяном-травою и ясно и понятно, и мы в нужное время Х его, конечно, всенародно разоблачим и обезвредим, тут ничего хитрого нет, а только вдруг мое выражение лица еще и другое почуяло: позволь мил-хороший, а не цыган ли ты? Цыган в томление девушки войдет и хоть в копеечную дырочку проскочит. Отуманит девицу. А что, ему Интернет – заслонка? Пролезет, и будет у нас лошадей ловить.

      – Откуда у нас лошади?

      – Вот и я об этом варианте думала. Лошади все подохли, дак он со стола что упрет. Цыган и есть цыган. Не то что девушку, самого черта в карты обыграет и заставит под стол лезть и там плясать.

      – Цыган в карты так может, что ты ему в руки глядишь, а он уж карту из задницы вынул. А как? Не поймешь.

      – В глаза тебе глядит и колечко с пальца жучит, а ты и не почуешь.

      – Наш-то цыган Англичанин медведя еще из Интернета не приволок? Спросите Адолию. Уж больно она проста, красавица, невеста дорогая.

      Мусорный мужичок Шурик выскочил из-за стола, замахал не в лад руками:

      – Эй, цыган… пей, цыган… Чавела! – попробовал в присядку.

      – Эх, подруга семиструнная… чори… чоп… эх, чори!

      – А я вилки давно уж считаю. Не сходится, – вздохнула мать сестер Софья.

      – Sorry, – все же он сумел подняться. Наклонил голову. Прислушивался, как внутри у него горел пожар, рушились балки, скрежетало железо. И беззащитный ужас остеклил глаза.

      – Горько! Горько!

      А он не падал. Раскачивался всем своим огромным телом, изумленная улыбка кривым углом ломала его рот:

      – Sorry…

      – Горько! Горько!

      Кот, изогнув спину, забрался под стол, приник к ногам Англичанина, терся спиной и мордочкой. Прямостояние Англичанина подверглось новому испытанию, даже внутренний пожар не заглушил коварных укусов маленьких существ, пролезших под брюки. Вся прежняя геометрия его жизни рухнула, в его воспаленном мозгу родилась страсть живой крови, ногтями раздирать ноги, не просто чесать, а ногтями, чтоб до мяса, до костей… чесать… и чесать…

      Жаркий поцелуй

      Го-о-о-рьк-о-о-о-о! Го-о-о-рьк-о-о-о-о! Го-о-о-о-о-о-о…

      Нашинкованный поцелуями, истерзанный укусами, залитый вином до самых пяток, Англичанин окончательно потерял ориентацию. Маленькие его глазки уже перестали что-либо видеть. Он вытянул вперед руки. Адолия ухватилась за его толстые пальцы.

      – Ну,