Транзит. Алексей Пишенков

присутствовавших на каждом сиденьи. В отличие от убогих, обшарпанных и заплёванных старых составов наших РЖД, интерьер швейцарского поезда тоже скорее напоминал самолёт, чем железнодорожный вагон: два ряда кресел футуристической формы лежащего полумесяца с каждой стороны вдоль окон, багажные отделения под потолком, тишина, белый неоновый свет, мягкая цветная обивка, люди в наушниках, проводник-стюард, разносящий кофе, чай и прохладительные напитки, международный телефон в хвосте… пардон, в конце вагона, у туалета… Советскому человеку, впервые попавшему сюда без предварительной подготовки, казалось, что он оказался на съёмках фантастического фильма о далёком будущем, космических кораблях и межпланетных рейсах. Это сейчас переживал и Клим, и даже при всей его обычной сдержанности он не мог скрыть своего восхищения. Но прекрасная альпийская панорама, беззвучно проносящаяся за идеально звукоизолированным окном, напоминала, что мы всё ещё на планете Земля, а лежащие в наших карманах «совковые» серпастые-молоткастые паспорта, хотя и элегантного тёмно-красного цвета, но без единой легальной европейской визы, уничтожали ощущение идиллического прекрасного будущего и напоминали о небезопасном, нервозном и трудном конце двадцатого столетия, в котором мы имеем счастье (или несчастье) жить.

      Несмотря на то, что поезд шёл прямо туда, куда нам надо, то есть в Цюрих, мы, за неимением оных виз, должны были покинуть его роскошные сиденья перед швейцарской границей в небольшом городке Брегенц на австрийской стороне и продолжать путешествие опять нелегальным путём. Хотя даже партизанский способ пересечения границы здесь также был намного более комфортабельным и безопасным, чем в той же Чехии. Надо было лишь сесть в приличный автомобиль со швейцарскими номерами, сделать «швейцарские» лица и переехать её. Никаких пробежек ночью по вспаханному полю, патрулей на джипах, погонь и т. д.

      Вообще, с перемещением по суше с востока на запад было заметно, как постепенно меняется к лучшему жизнь и люди именно в этом направлении, а не наоборот. Особенно это отражалось на первых официальных лицах страны, которые встречал на своём пути каждый путешественник: пограничник – зеркало целой государственной системы. Вечно злые и подозрительные белорусские погранцы и таможенники, в старомодной, ещё советских времён, форме с непонятными эмблемами их новой государственности – чистая воля произвола, с вечным выражением Павки Корчагина на лице и убийственным взглядом пропитых глаз, словно в книжках времени расцвета СССР о героях-чекистах, постоянно ищущие «врагов народа» или замаскированных шпионов среди усталых челноков с клетчатыми китайскими баулами, нищих эмигрантов-неудачников, пьяных туристов и остальной всякой всячины, проезжающей в обшарпанных поездах через их республику, за неимением средств на более приличный транспорт, потом сменялись поляками.

      «Панове» – поляки – на восточной границе являлись, в большинстве своём, достаточно приятными людьми, хотя и угрожающе