Сквозь пепел и прах. Светлана Волкова

уговоренные им крестьяне, переселились в господский дом. За стенами было слишком опасно.

      Придворный Маг не афишировал свое происхождение. Пока он был у власти, цензурой и магией из книг и документов изымались упоминания года и места его рождения. Кэрдан готовил почву, чтобы стать безликой, мифической фигурой. Чем меньше о нем знают, тем больше боятся, больше жутких домыслов строят. Тем проще и выгоднее для него.

      Но с его падением все, что он пытался скрыть, выплыло наружу. Толпа безумцев весной стали первыми, но не последними, желающими уничтожить родовое поместье Болотного Стервятника. Всех, кто жил в Кедари или арендовал его фермы, считали пособниками хозяина. Потому зерновые посевы поместья не пережили мятежного лета.

      Ради безопасности крестьянских семей Абали предложили им занять гостевые покои в Кедари-холле. Когда пришли Эдера и Люс, свободными оставались лишь покои родителей Эдеры в северном крыле – где был пожар, и покои Кэрдана в южном. Эдера утвердила решение управителей оставить три фермерских семейства в господских спальнях. Сама она заняла северные, родительские покои. Люса велела разместить в южных. Следов пожара не осталось – по распоряжению Кэрдана покои отремонтировали сразу же после несчастья. Так объяснила Эдере монна Ремна.

      В тот вечер, когда Эдера впервые легла на постель матери, она подумала – вот она и дома. Не в монастыре. Не в черной башне на болоте. В Кедари. Дома ли?… Это дом ее неродившегося сына. Ее собственный дом далеко. Не в силах заснуть, Эдера села на кровати. Обжигающая ледяная чернота разлилась в груди. Она обхватила колени руками, принялась раскачиваться на кровати и завывать от душевной боли, тихо, не давая себе разойтись в голос, чтобы никто в поместье не услышал. И с той поры каждую ночь она пыталась отогнать от себя Пустоту, молила Создателя и всех богов о наступлении утра, страдной рутины, когда она сможет забыться, отвлечься от сводящей с ума черной дыры в ее душе.

      Как-то за завтраком Эдера спросила экономку:

      – Монна Ремна, в доме сохранились личные вещи моих родителей? Наши с сестрой? Игрушки, фамильные драгоценности, дневники?

      – Игрушки сгорели, миледи. А драгоценности в сейфе кабинета. Дневники… Ваша матушка не вела дневников. Насколько я знаю, феям это не свойственно…

      Эдера не удивилась. В монастыре она никогда не могла понять привычку других девочек вести дневники. Она как-то попробовала и бросила на первой странице.

      – Сохранились дневники леди Иртаны, – неожиданно прибавила экономка. – Первой супруги вашего батюшки. Она вела их на протяжении всей жизни в Кедари. На смертном ложе приказала сжечь их, но милорд запретил.

      – Отец?.. Почему? Ведь это были ее личные записи.

      – Милорд Кэрдан, миледи.

      – Но ведь он не был хозяином.

      – Не был. Моя бабка не посмела ослушаться и отдала ему дневники, вместо того чтобы сжечь. Он хранил их в своих покоях.

      – Они и сейчас там?

      – Да,