Любовница смерти. Борис Акунин

Коломбина взяла его за плечи, подтолкнула к двери и сказала одно-единственное слово:

      – Уходи.

      Точь-в-точь как накануне ночью, уже после всего, сказал ей Просперо. Только еще для пущей эффектности пальцем указала.

      Петя умоляюще посмотрел на нее, немного помялся на месте, повздыхал и побрел прочь, как побитая собачонка. Коломбина нахмурилась. Неужто она вчера выглядела так же жалко?

      Изгнание плачущего Пьеро доставило ей нехорошую, но безусловную радость. У меня определенно есть задатки роковой женщины, сказала себе Коломбина и уселась к окну читать последнее стихотворение некрасивого человека, носившего при жизни некрасивое имя Никифор Сипяга:

      Загадка

      Недоброй ночью, нервной ночью

      Клыками клацает кровать

      И выгибает выю волчью,

      И страшно спать.

      Спать страшно, но не спать страшнее.

      Сквозь бельма белые окон

      Скелеты ясеней синеют.

      Их скрип, как стон.

      Еще я есть на этом свете.

      Я – тяжесть, трепет и тепло.

      Но в доме Зверь, снаружи ветер

      Стучит в стекло.

      А будет так: снаружи ветер,

      Урчит насытившийся Зверь,

      Но только нет меня на свете.

      Где я теперь?

      Коломбине вдруг стало невыносимо страшно – впору за Петей бежать, просить, чтоб вернулся.

      – Ой, мамочки мои, – прошептала femme fatale. – Какой еще Зверь?

      III. Из папки «Агентурные донесения»

      Его высокоблагородию подполковнику Бесикову

      (В собственные руки)

      Милостивый государь Виссарион Виссарионович,

      После нашего последнего объяснения я не устаю корить себя за то, что не нашел в себе твердости сразу ответить Вам надлежащим образом. Я слабый человек, а Вы обладаете странным свойством подавлять мою волю. Отвратительней всего то, что, покоряясь Вам, я испытываю странное наслаждение, за что сам потом себя ненавижу. Клянусь, я вытравлю из себя это подлое, сладострастное рабство! Наедине с листом бумаги мне легче высказать всё, что я думаю по поводу Вашего возмутительного требования!

      Мне кажется, что Вы злоупотребляете моим к Вам расположением и моей готовностью добровольно и совершенно бескорыстно оказывать содействие властям в искоренении смертельной язвы, разъедающей общество. Ведь я рассказывал Вам о своей семейной трагедии – о моем горячо любимом брате, который помешался на идее самоубийства. Я – идейный борец со Злом, а не какой-нибудь «сотрудник», как в Вашем ведомстве именуют платных осведомителей. И если я согласился писать Вам эти письма (не смейте называть их «донесениями!»), то вовсе не из страха быть сосланным за свои прежние политические воззрения (чем Вы мне в свое время угрожали), а единственно оттого, что осознал всю пагубность духовного нигилизма и устрашился. Вы совершенно правы: материализм и выпячивание прав личности – это не русский путь, здесь я полностью с Вами согласен и, кажется, уже достаточно продемонстрировал