AMERICAN’ец. Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого. Дмитрий Миропольский

Америке, обер-прокурор имел в виду инспекцию тамошних поселений и свой денежный интерес. А предложение получил – стать первым послом в Японию.

      – Это трудный подвиг, государь, – промолвил озадаченный Николай Петрович. – Не знаю, по силам ли… Жизнь моя тягостна, и я готов каждодневно жертвовать ею во благо отчизны, однако она пока нужна детям.

      Император ободряюще положил ему руку на плечо:

      – Верю в тебя! Таких людей, как ты, у нас немного. Сам посуди: можно ли найти лучшего посланника? С младых ногтей служишь верой и правдой – сперва бабушке, потом отцу, теперь мне… А детей твоих мы покровительством не оставим, будь благонадёжен.

      – Этого больше чем достаточно. Других милостей и наград за подвиг свой не жду, – с поклоном осторожно сказал Резанов.

      – Ну-ну, – Александр Павлович погрозил пальцем на его хитрость, – казнить или миловать, награждать или нет – воля твоего государя. Так что позволь мне самому решать. А ты принимайся за дело, раз уж так желаешь послужить. Время летит быстро!

      С того памятного разговора в государевом кабинете время действительно полетело быстро – куда быстрее прежнего. Николай Петрович окунулся в подготовку посольства, участвуя притом в хозяйственных делах будущего путешествия и не оставляя прежних занятий.

      Он не заметил, как промелькнул остаток осени. Меньше обычного тяготился несносной петербургской зимой. А как лёд с Ладожского озера весной прошёл по Неве в Финский залив и на главной столичной реке установилась навигация – суматоха со снаряжением экспедиции поглотила вообще всё время и все мысли без остатка. Измученный Николай Петрович стал совсем плохо спать, и ночами его мучили кошмары о смерти жены вперемешку с ужасами дальнего похода: видения собственной размозжённой головы сменялись холодом цепких щупалец морских чудовищ, которые опутывали прикорнувшего обер-прокурора и тянули в чёрную океанскую глубину.

      Теперь в Петербург пришёл май. Всего ничего оставалось Резанову пробыть в столице. А потом – прощайте, невские берега; прощай, прежняя жизнь!

      Прощай надолго. Может статься, навсегда.

      Глава V

      Когда Фёдор Иванович Толстой – полупьяный, в растерзанном сюртуке – добрался от князя Львова до дому, там его встретил Фёдор Петрович Толстой.

      Кузены вместе учились в Морском кадетском корпусе и в преддверии выпуска вскладчину снимали убогую квартиру на Васильевском острове. Нерадивый пасмурный слуга, тоже один на двоих, долго ворчал, принимая у Фёдора Ивановича загубленную одежду.

      – И где же тебя так угораздило? – спросил кузен.

      Фёдор Иванович ответил не сразу, затягивая интригу и всё ещё гордясь поездкой через весь Петербург в княжеской карете. Сперва он запахнулся в старый шёлковый халат, давным-давно привезённый каким-то родственником из персидского, что ли, похода. Затем повалился на диван, с громким чмоканьем раскурил длинную трубку, и уж только когда