#Бояться нужно молча. Мария Британ

стоят! Ты ведь не против, солнышко? – умоляюще шепчет мама.

      Солнышко.

      «Я не причиню тебе вреда, солнышко», – сказал тот, чьи грубые руки до сих пор ощущаются на губах.

      – А почему именно «солнышко»?

      В голове свистит, как в сломанном аккордеоне.

      Не играйте на мне, не играйте…

      Я массирую виски.

      – Не нравится? – Сквозь маску беззаботности на мамином лице проступает тревога. – Дорогая, у тебя все в порядке? Ты так побледнела…

      Я опираюсь на стол. Уши закладывает, будто под водой. Под водой, умеющей противно визжать. Мир наполняется ватой, и я не вижу ни родителей, ни кухню.

      – Шейра! – Это голос папы. – Твой индикатор! Когда ты в последний раз принимала карму?

      – Вчера… – мямлю я.

      Вата везде. Скоро она забьет мне нос и рот. Скоро я задохнусь и, как рыба, всплыву кверху брюхом. Мелькают картинки привычных кошмаров. Пара вдохов – и они защекочут рыбку лезвиями. Остается надеяться, что…

      «…Я Дори. И у меня беда с краткосрочной памятью».

      Что ни завтра, ни через год я не вспомню того, что мне приснится.

* * *

      Ко мне тянется длинная рука. Чья она? Папина? Нет. Я смотрю на чужие ладони и кисти. Вены просвечивают сквозь тонкую белую кожу, и я, словно по тропе, следую взглядом выше. Миллиметр за миллиметром.

      Мне страшно, я задыхаюсь, но не могу, не имею права закрывать глаза. Внутри меня, под ребрами, сидит голодный червь, жаждущий ужаса и слез.

      Я – марионетка.

      Рассматриваю чужое плечо. Медлить нельзя. Я не знаю, кого увижу, но этот кто-то выдавливает из меня жизнь, как зубную пасту из тюбика. Миг – и я закончусь.

      Испарюсь.

      Я резко поднимаю глаза – это единственный шанс не задохнуться от ужаса. Рывком Утешители вправляют вывихи, рывком же и я преодолеваю себя.

      Все просто.

      И до изнеможения сложно, потому что передо мной – Ник. Высокий, сильный, но с детским и наивным лицом. Как пятнадцать лет назад. Он не изменился. Он по-прежнему мне доверяет.

      – Ты… жив? – спрашиваю я.

      Мы в палате. Я – пациентка, на мне белая футболка и штаны. Я топчусь у кушетки, а рядом – мой друг.

      Взрослый.

      – Конечно, – смеется он. – Сомневалась?

      – Нет. Где ты был?

      – Искал. – Ник теребит карман брюк. Он в черном костюме с белой рубашкой, будто мы не в больнице, а на празднике. В своей бесформенной одежде я чувствую себя рядом с ним неловко.

      – Кого искал?

      – Смысл жизни.

      Оказывается, Ник вырос философом.

      – И как? – спрашиваю я и отворачиваюсь к окну. Мне легче разговаривать, не видя детского, не изменившегося лица.

      – Нашел, – шепчет он мне на ухо.

      Я дергаюсь. Ник приблизился тихо. Без единого звука.

      – Рада за те…

      Что-то холодное и острое впивается в шею. Пламя отнимает у меня голос.

      Кажется, я в аду.

      Струйки тепла прокладывают дорожки на коже. На футболке расцветают ярко-красные розы.

      Спасибо за цветы, Ник. Они прекрасны.

      Я