Тебе меня не сломить. Александра Ронис

анализов тебе никто его не сделает, – грубо ответила врач и добавила: – А вообще… предохраняться надо, девушка! В двадцать первом веке живем… Контрацептивы на что?

      Эти слова резанули больнее острия ножа. По презрительному взгляду врачихи было понятно, кем она ее считает – легкодоступной, аморальной девкой, ведущей распутный образ жизни и неготовой отвечать за последствия. Она… Та, которая выключала свет прежде, чем позволить Максу себя раздеть, краснела от его предложения сделать «это» на столе и даже мысли не допускала о том, чтобы изменить ему с другим мужчиной. Макс – родной, привычный, и все равно ей было сложно раскрепоститься перед ним полностью. Он берег ее, всегда старался быть аккуратен, чтобы не создавать им проблем раньше времени и не заставлять ее нервничать понапрасну. Что же говорить о чужом, малознакомом парне, который ради своего кайфа так бесцеремонно, без разрешения, ворвался в ее жизнь, разметав в клочья все, что у нее было, совершенно не заботясь о том, что она чувствует и что с ней будет дальше. И теперь она вынуждена выслушивать такое и проходить через весь этот Ад. Главное, не думать! Не думать о том, что ей предстоит сделать, что все это вообще происходит в реальности, с ней. Это невозможно понять, невозможно принять и вряд ли когда-то удастся стереть из памяти, как и тот вечер.

      Глава 17

      Юля молча дождалась, пока врач выпишет направления, убрала их в сумку и, не попрощавшись, покинула кабинет. На каком-то автопилоте дошла до регистратуры, оплатила консультацию и, попросив прайс на анализы, пробежала глазами по графе с ценами. Слезы на щеках уже высохли, но ком, застывший в груди, давил, мешал дышать, слова давались с большим трудом. Регистраторша записала ее на анализы и объяснила, как подготовиться. Юля молча слушала ее, лишь иногда кивая в такт словам и чувствуя, как к горлу снова подступает навязчивая тошнота.

      Вернувшись домой, девушка скинула обувь и, не раздеваясь, легла на кровать. Хотелось плакать, но слез не было. Только пустота в душе, черная и леденящая. Теперь она точно знала, что внутри нее есть жизнь. И эта жизнь просуществует лишь несколько дней, пока не придут результаты анализов, а потом… Об этом было даже страшно подумать – в один миг его просто не станет. Но это потом. Сейчас он там, внутри. Он? Или она? Господи, ну зачем она об этом думает?! Какая разница? Это ребенок Воронова и все.

      Воронов. А ведь он угадал, сам того не подозревая, раньше теста озвучил ей «приговор». От одной мысли о нем все внутри леденело, и сердце сбивалось с ритма, то пропуская удары, то пускаясь в бешеный галоп. Все такой же наглый и самодовольный. Колесница его жизни взмывала вверх, в то время как ее неумолимо неслась вниз…

      Первое, что Юля ощутила, открыв глаза, была тошнота. Она едва успела добежать до ванной, прежде чем рвотные позывы стали нестерпимыми, и содержимое желудка вышло наружу. Впрочем, выходить особо было нечему, накануне она почти ничего не ела, да и йогурт, который был с трудом ею осилен вечером, сложно было назвать полноценной пищей.

      Когда рвотные позывы закончились, Юля обессиленно сползла