Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник). Арчибальд Кронин

двери паба и криком:

      – Эй, там, открывайте, ради бога! Мы тут все подыхаем от жажды!

      Тут Теренс встал и отпустил Джокера с поистине апостольским жестом и интонацией.

      – Вот тебе доказательства, Шустрик, – заметил он, уходя. – Джокер никогда меня не подводит.

      Стейк исчез за три стремительных собачьих хапка.

      После этого замечательного номера последовало невольное молчание. Оно было нарушено моей мамой, позвавшей меня с верхней лестничной площадки. По-видимому, нас уговаривали переночевать у дяди Бернарда, но, к моему разочарованию – а меня страшно тянуло продолжить знакомство с Норой в курятнике, – мама отказалась. И теперь, поскольку уже шел пятый час, она сказала, что нам пора на поезд.

      Пока она надевала пальто и шляпу, Лео, который и словом со мной не перемолвился, даже, похоже, не заметил моего присутствия, медленно подошел ко мне. Замаячив надо мной, высокий, печальный и загадочный, он вытащил из кармана лоснящихся брюк небольшую горсть серебра, среди которой после усердных поисков отыскал монету в три пенса.

      – Вот, мальчик, – сказал он. – Не трать их попусту. Эти деньги заработаны тяжким трудом. И всегда помни об этом. Твой лучший друг – собственный счет в банке.

      До сих пор дядя Лео, весь какой-то темный, худой, сутулящийся, не производил на меня особого впечатления и не вызывал желания общаться с ним, но теперь, увидев, что он, при всей своей бедности (о чем я уже догадывался), готов одарить меня монетой, пусто даже самой мелкой, я преисполнился жалости и сочувствия и от всего сердца поблагодарил его.

      – Кажется, Бернард взял вас в свои руки, – сказал он бесстрастно, хотя его губы снова подергивались. – Он готов и дальше о вас заботиться. У меня скудный бизнес, но, если когда-нибудь ты будешь искать работу или захочешь научиться торговле, приходи ко мне. Я уже сказал твоей матери об этом.

      Не попрощавшись, он повернулся и ушел. Бернард отпустил Нору и Теренса проводить нас на станцию. Как же мне было приятно, когда Нора взяла мою руку в свою и так и размахивала обеими, пока мы шли. Я покраснел от удовольствия, когда Терри спросил, бегаю ли я так же быстро, как раньше. Здорово было снова оказаться на открытом воздухе со свежим ветерком, развеивающим странные и противоречивые впечатления, кучей навалившиеся на меня. Мама тоже шла бодрее, как будто ей было не очень комфортно в доме Бернарда, хотя она выказала там спокойствие и стойкость, этот день был для нее страшным испытанием.

      Сидя рядом со мной в купе третьего класса, она молчала. Глядя прямо ей в лицо, я чувствовал, что ее охватила печаль. О чем она думала? Без сомнения, о моем отце и, возможно, о том, насколько он, как и Саймон, счастливо отличался от двух других братьев. Или она думала о странности своей жизни, о том, насколько ее воспитание и среда, в которой она росла, где все было правильно и достойно, контрастировали с тем, что она сегодня испытала и пережила. Этого я не знал. Главное состояло в том, что она прижала меня к себе, когда поезд прогрохотал мимо «Погребов Ломонда» и, набирая скорость,