Крамола. Доля. Сергей Алексеев

заскрипел стулом, и мать Мелитина узнала этот стул – из гостиной. Только расшатался он, постарел, и обшивка стала как платье на нищем.

      – И мир для тебя весь держится только на двух проявленьях. Ведь с таким умом где же слово-то Божье услышать?

      – В каких же проявлениях мы понимаем мир? – спросил следователь.

      – В жизни и смерти. То, что видно глазу и доступно животному чувству.

      – А третье, надо понимать, дух?

      – Третье – жизнь духа, – поправила она. – То, что соединяет жизнь и смерть.

      Он встал, прошелся взад-вперед перед столом, глядя себе под ноги. Мать Мелитина почувствовала, что его удовлетворенность собой начинает постепенно исчезать, но было еще не совсем понятно, что приходило на смену.

      – Почему вы говорите мне «ты»? – вдруг спросил он.

      – Да мы ведь и Господу говорим «ты», – сказала простодушно мать Мелитина. – В детстве-то хоть молился ли? Помнишь?

      – Это не важно, – стараясь быть мягким, заявил следователь.

      – Как же не важно, батюшка? – подивилась она. – К старости-то все равно в церкву вернешься. А там спросят: когда на исповеди был да причащался? Ты уж не забывай, помни – когда. Душа-то ведь не вытерпит, покаяния попросит.

      Следователь ходил у стола как заведенный, и ей подумалось, что он хоть и образованный человек, но никогда не сможет мыслить глубоко, поскольку совершенно не владеет состоянием покоя. Двигаться и метаться следом за своей мыслью – дело для мысли гиблое.

      – Неужели и о моей душе вы позаботитесь? – с усмешкой спросил он.

      – Мне доля такая выпала, – смиренно проговорила мать Мелитина. – И о твоей душе помолюсь, да в первую голову. Легко ли ей, когда ты пошел людей пытать да мучить? Тебе и не ведомо, как страдает твоя душа.

      – Благодарю вас, – сказал он холодновато. – Вернемся к нашей беседе… Допустим, триединство. Но как вы докажете существование третьего? Я материалист, мне нужны не чувства, а доказательства. Хотя бы из природы.

      – Сколько угодно, батюшка, – благосклонно сказала она. – Неужто сам не видишь? Есть земля, есть воздух над ней, и есть небо… по-вашему, космос. А дерево взять, так у него корни в земле, ствол в воздухе, крона же в небе. И любое вещество только в трех состояниях – твердое, жидкое и газообразное. И у человека же – да ты ведь испытывал! – мысль, чувство и третье – гармония их, согласие. Мы называем это благостью, блаженством.

      Она медленно перебирала четки, замечая, как следователь неотрывно следит за ее руками.

      – Какое же у вас образование? – вдруг поинтересовался он. – Вы же дочь крестьянина.

      – Монастырь – мое образование, – спокойно сказала мать Мелитина. – А когда в ссылке была, так с учеными людьми восемь лет беседовала. Приятные были беседы, как у нас с тобой. Только там-то с профессорами, а они не нам чета. Один был профессор естествознания, другой – богословия… Туруханское образование, батюшка.

      Следователь помотал головой, похмыкал, и в голосе его послышалось легкое