Сиреневый черный. Жанна Лебедева

и деревянными неказистыми домиками.

      Рядом с культурной столицей даже деревенские жители носили модную одежду, дома строили из камня, а вокруг разбивали сады и цветники. При каждом таком поселении обустраивался парк, в который, на общие средства жителей, приобретались подешевле во дворцах Ликии сколотые или поцарапанные статуи. Богатые горожане не терпели изъянов и избавлялись от отслуживших свое садово-парковых украшений.

      Привыкший работать в городе, Франц тревожился. Слухи о том, какая дикость царит за пределами культурной столицы, его вовсе не радовали. Но долг – есть долг. И дело государственной важности – есть высшей меры честь, оказанная лично принцессой Лэйлой ему и его семье.

      ***

      И снова этот сон… Холод и темнота. Бум. Бум. Боль во всем теле, выходящая откуда-то из головы. Бум. Бум. С каждым «бумом» все больнее. Глаза открыты, но не видят ничего – то ли ослепили заклинанием, то ли просто темно… . А может, их уже и нет, глаз? Таша пришла в себя. Бум. Голова девушки ударилась о что-то холодное и жесткое, тело не слушалось. Связано? Нет, вроде бы нет… Бум. Снова…

      Страшный сон стал явью. Кто-то, кто не видать, волок ее за ноги грубо, как мешок с хламом по бесконечной лестнице вниз. Она считала ступени головой. Бум. Бум. Бум. Когда кончится все это? Таша не могла ни крикнуть, ни вздохнуть. Но, наконец, лестница кончилась, перед глазами мелькнул грязный пол и уходящие в темноту решетки вдоль стены.

      – Сюда ее, – голос грубый и прокуренный раздался сверху, громыхнули ключи, и скрипнула дверь камеры.

      Ташу бросили на холодный каменный пол, дурно пахнущий смесью плесени и тухлой еды.

      – Покормить не забудь, в этом крыле никого больше нет. Помрет – будешь отвечать, – голос того, кто принес принцессу, звонким эхом отразился от стен, – смотри!

      – Хорошо, хорошо, – буркнул в ответ подземный стражник и щелкнул огнивом, отлетевшая искра отскочила на камни камеры, осветив ржавую миску на полу и вилку, длинной цепочкой прикованную к пруту решетки.

      – Эта пленница здесь по личному приказу… – конвоир перешёл на шепот, а охранник только плюнул в ответ.

      – Мне по барабану, – грубо огрызнулся он, – чья там она пленница.

      Спустя время, принцесса окончательно пришла в себя. Отбитая голова гудела, любое движение отдавалось во всем теле нестерпимой болью. Перед глазами, посеченный штрихами вертикальных перекладин решетки, виднелся коридор, где на стенах, потрескивая, чадили масляные факелы.

      Собрав остатки сил, Таша села и задом отползла к дальней стене. Справа и слева тоже были решетки, а за ними непроглядная темнота. Правая камера, похоже, вообще не имела выхода в коридор, погружалась вглубь строения. Левая пустовала. На полу валялась труха от рассыпавшегося, прогнившего напрочь тюфяка.

      Возле стены, к которой прислонилось спиной Таша, нашелся укрытый рогожей невысокий настил, заменяющий пленникам кровать. Забравшись на него, принцесса укуталась ветхой тряпкой, и стала потихоньку приходить в себя. От сырого промозглого