Потерявшие солнце. Максим Есаулов

«гортанный» сейчас выйдет из себя, но тот сразу поправился: – Впрочем, как скажете.

      – Выборг, 21.10, – повторил Цыбин и повесил трубку.

      Дождь уменьшился, но небо по-прежнему было затянуто серой пленкой, без всяких просветов. Анна повела носом. В воздухе струился распространяющийся от ларька запах шавермы.

      – Есть хочу. Мяса, – как всегда коротко, сказала она.

      Цыбин улыбнулся, слегка подняв уголки губ.

      – В «Антверпен» нас, конечно, в таком виде не пустят, но есть место, где я накормлю тебя превосходным мясом. – Он посмотрел на часы: – У нас еще почти два с половиной часа. Гуляем!

      Анна прищурилась. Взяв ее за локоть, Цыбин зашагал по Кронверкскому проспекту.

      Внешне шашлычная «У Камала» имела не особенно презентабельный вид: простые оструганные столы, блеклые стены, недорогие столовые приборы. Цыбин выбрал столик у огромного, как магазинная витрина, окна и жестом подозвал молодую, кавказского типа девушку в строгом темном платье. Кафе было абсолютно пустым. Где-то в глубине кухни негромко играла музыка. Девушка быстро принесла бастурму, чанахи, хазани и бутылку сухого вина. Анна, жмурясь от удовольствия, как кошка, жевала мясо. Цыбин длинными глотками пил вино, глядя на ползущие под дождем машины. Было тихо и зябко. За стеклом подкрадывались ноябрьские сумерки. Анна доела последний кусочек хазани и, пригубив вино, тоже посмотрела в окно.

      – Цыбин, – вдруг спросила она, – когда все это кончится?

      Он с изумлением взглянул на нее. Раньше она никогда не задавала таких вопросов. Ему это не понравилось.

      – Скоро, совсем скоро.

      Она кивнула как ребенок, поверивший, что завтра он полетит на Луну.

      – Мы уедем туда, где тепло, солнечно и люди всегда улыбаются. – Цыбин достал портсигар и извлек из него черную, густо пахнущую сигарку.

      – Туда, где чисто и светло?

      – Да, как у Хема.

      Анна протянула руку через стол и, взяв у него сигарку, глубоко втянула ноздрями аромат. Она никогда не курила, но обожала запах табака, как кошка валерьянку. Цыбин залпом допил остатки вина и, снова открыв портсигар, закурил.

      – Как с диссертацией? – свернул он со скользкой темы.

      – Мучаю первую главу, – она поморщилась. – Вообще не уверена, что мне это нужно.

      Цыбин выпускал аккуратные колечки дыма.

      – Тема у тебя не очень. Дался тебе этот Бернс. Скучная британская поэзия столь же чопорна, как и сами англичане.

      Она усмехнулась и снова сощурила зеленые глаза.

      – Конечно, несчастному Роберту Бернсу далеко до испанских идальго, но на твоем месте я бы не обижала его: мы многим ему обязаны.

      Они встретились в Комарове на семинаре, посвященном творческому наследию Бернса. Цыбин прекрасно помнил тот ветреный июнь, ее манящий загар, смело расстегнутую до третьей пуговицы блузку, чтение стихов на заливе и теплое дыхание на своей щеке во время танца в полутемном банкетном зале. Потом была осенняя Рига, дом на взморье, огонь в камине… Потом была Москва… Ночь… Зима… Ярослав…

      Цыбин