Пушкин на юге. И. А. Новиков

смотря на дворец князя Потемкина: «Этот человек все начинал, ничего не кончал», но сколько же он и довершил! Он заселил обширные степи, он сотворил и сей Екатеринослав, и Николаев, и Херсон…

      Тут Пушкин едва его не прервал. Он числил Херсон за двоюродным дедом своим Иваном Абрамовичем. Да и не так это было давно, каких-нибудь сорок лет тому назад! Дед построил Херсон и поссорился с Потемкиным, но государыня его оправдала и надела на него александровскую ленту. Пушкин знал хорошо семейные предания свои и ничего не хотел из них уступать. Но он отложил этот спор о Потемкине до путешествия.

      – А кто выстроил флот Черного моря? – продолжал генерал. – Кто уничтожил гнездо неприятельское и приобрел Российской державе Крым и Тавриду? Чего же, спрошу, он не докончил? Не докончил он только круга человеческой жизни, не достигнув границы, ей предназначенной, и скончавшись во всей силе ума и тела.

      Карагеоргий был тучен и недалек. Он подавал только короткие реплики:

      – Вы истинно правы, ваше высокопревосходительство. Князь Потемкин-Таврический был как светило на фоне…

      Тут, как бы на помощь себе, он принимался поглаживать пальцем свою бородавку, но и это мало ему помогало: на фоне чего – так и осталось загадкой.

      – Чего ты смеешься? – спросил Николай, заметив, что Пушкин не удержался и фыркнул.

      – Смеюсь я на фоне… умных речей, – быстро ответил тот и легонько кивнул на губернатора.

      Инзов за завтраком был молчалив, даже задумчив. Вольное замечание Пушкина он все же расслышал и через стол взглянул на него. Александр заметил, как весело блеснули голубые глаза из-под густых, чуть уже седоватых бровей, и по-мальчишески, не удержавшись, кивнул и ему.

      Девочки слушали старших, но украдкой поглядывали и на Пушкина. Они о нем многое слышали. Самая младшая, Соня, сидела степенно и чинно. Марии, заметно, это давалось с трудом. Какое-то замешательство вышло у нее за пирогом, она едва из-за стола не убежала; все это не укрылось от Пушкина. После обеда он к ней подошел и начал допытываться.

      – Это нельзя сказать, – ответила девочка и покраснела.

      Пушкин сел на диван. Снова ему становилось нехорошо: жар, озноб.

      Мария заметила это и забеспокоилась. Минуту подумав, она доверительно склонилась к нему и негромко спросила:

      – А сами вы тоже… не съели вы муху?

      Пушкин весело рассмеялся, горячей рукой поймал ее прохладные пальчики и, вслед за тем приподнявшись к смуглому озабоченному лицу девочки, прошептал тоном заговорщика:

      – Ну, вот я и отгадал весь ваш секрет: в пироге была муха?

      – Только об этом ни слова, и никому. Ради бога!

      Он открыто смеялся теперь ее изумительной выдержке: все-таки съела… вот это характер!

      С этой минуты они подружились. Подошедшему доктору Пушкин сказал:

      – Да, да… Опять. Пишите рецепт. Но только получше что-нибудь: дряни я в рот не возьму.

      И при этом состроил такую смешную и кислую мину и так лукаво-сочувственно