Пушкин на юге. И. А. Новиков

на песчаной отмели острова. Ноги его ноют от сбитых оков. Он задыхается от напряжения: и страшно, и радостно вместе. Погоня близка, но он не допустит их до себя! И – открывает глаза: тюремщики близко, они стоят перед ним…

      Нет, не тюремщики: двое военных!

      Обеспокоенный, но все еще полусонный Никита зажигает огарок сальной свечи, бегут по стенам торопливые гигантские тени. Кажется: сразу вошло много людей; бред продолжается… Пушкин проводит рукой по глазам: Раевские! И при бледном мерцающем свете видят Раевские: на голых досках, полуподнявшись, опершись в изголовье на локоть, небритый, худой и изможденный Пушкин глядит на них не шевелясь. На пустом столе перед ним кружка воды, сахар, лимон.

      – Он, кажется, болен и бредил, – говорит генерал. – Растереть его спиртом! Наверное, это простуда.

      Николай бросается к другу и берет его за плечи.

      – Ты узнаешь меня, Саша?

      От порывистого движения шинель сползает с плеча и падает на пол. Никита неспешно подходит и поднимает ее.

      Пушкин минуту молчит. Ему кажется, что только теперь он все понимает как следует. Раз они вместе… так кто же может их разлучить – раз они вместе… бежали – и он, и Николай? И, как бывает только в бреду, когда он еще не вовсе покинул, а сознание все же вернулось, Пушкин шепчет уже об этой счастливой действительности:

      – Ну, что ж, говори! Вышло? Все вышло? Младший Раевский кивает ему утвердительно.

      – Так, значит, теперь я на свободе?

      И он пытается уже улыбнуться, и голос еще немного дрожит, но в нем уже различима шутливая нотка:

      – Кажется, я на сей раз… Действительно, кажется, я убежал! Здравствуйте, Николай Николаевич, как я рад наконец вас увидать!

      Генерала Раевского Пушкин привык почитать еще с детских лет, и теперь он был истинно тронут, что тот сам пришел с сыном в эту лачугу: и к кому? – к опальному юноше! – и в столь поздний час!

      – Как вы нашли меня? Никита, дай стул!

      – Не сразу нашли. Нам все называли какую-то Мандрыковку.

      – А! Там я гуляю всегда, и там привыкли видеть меня. А ночую здесь, в Цыганском Куту. Но как же мне вас принимать? Нет стульев!

      Стульев действительно не было. Дорожный сундук да табуретка – вот и вся обстановка. Генерал улыбнулся.

      – Вы здесь, как видно, совсем по-походному. Я пришлю вам сейчас нашего доктора.

      – А я уж здоров! Вы меня вылечили одним своим появлением. Да когда вы приехали? И где же остановились?

      – Погоди, Александр, хорошо ль тебе много так говорить? Остановились у губернатора.

      Пушкин живо обернулся к Николаю:

      – У Карагеоргия? Знаю. У него на щеке бородавка.

      – А приехали вечером, час назад.

      – И прямо ко мне?

      И, сунув ноги в туфли, схватив Николая за рукав, как за ветку в лесу, чтобы быстрей подтянуться и встать, Пушкин вскочил, подбежал к генералу Раевскому и крепко пожал ему руку.

      – Рука горяча, – отвечал генерал на приветствие. –