Чистые пруды (сборник). Юрий Нагибин

клювом. И вот уже перед тобой будка телефонной станции ты дошел, и это еще не последний твой путь!

      Девушка не замечает его, она вырывает наконечники из круглых дырок и вонзает их в другие. Не туда! Тряся кистью, она извлекает наконечник и всаживает в соседнюю дырку. Он чувствует зависть к ее грубым, своевольным движениям, к тому, что она может не скрывать своего раздражения, не замечать пришельца.

      – Позвольте вас побеспокоить, – говорит он наконец. – Вы обещали мне сегодня…

      Звенят медные наконечники, ударяясь об алюминиевый щиток. Девушка соединяет чьи-то голоса. Одно движение ее руки – и незримая ниточка разговора протягивается в утреннем просторе. Легкость, с какой она это делает для других, подавляет его. Он не в силах повторить вопроса. Девушка говорит сама:

      – Подождите. Большая мануфактура на проводе.

      Он ждет. Ждет долго. Он представляет себе чужой разговор:

      – Как по суровью?

      – Подбиваем по суровью…

      – Значит, вытягиваете?

      – Вытягиваем…

      – По миткалю?

      – Подбиваем по миткалю…

      – А по чесуче?

      – Подбиваем по чесуче…

      …Телефонный звонок, дребезжащий и долгий, вонзился в утренний сон семьи, как сигнал бедствия. Он разбудил всех, но никто не поднялся.

      – Что это? – испуганно спрашивает моя жена.

      – Одна наша старая родственница. Наверное, опять денег просит.

      – Хоть бы она подохла скорей, – вздыхает жена и натягивает одеяло на голову.

      … – Не отвечает ваша Москва, – сказала со злобой телефонистка.

      – Они спят… они проснутся… Очень вас прошу, попробуйте еще раз…

      Телефонистка покрутила ручку аппарата еще и еще. В трубке послышались разряды, шелест, словно ветер проплутал осенней лесной дорожкой; тонкий гудок, тихий и частый постук, будто дождик барабанит по листьям; вдруг какая-то музыка возникла далеко, резко нарастая в силе, приблизилась и снова отхлынула, исчезла вдали. Голос пространства тревожен и печален, от него щемило сердце. И вдруг далеко-далеко, с другого конца света, но совсем отчетливо услышал он голос своей бывшей жены:

      – Да?..

      Тоненькая ниточка наконец-то протянулась к нему, и, как ни тонка она была, он почувствовал себя сильней близостью ныне чужой, пусть закрытой для него навсегда семьи. Он закричал:

      – Здравствуй, Катенька!.. Как вы живете все?..

      – Ничего. – Голос сух и отстраняющ. Но может быть, это расстояние делает его таким?

      Крепко зажав в руке трубку, словно боясь, что ее отнимут, он кричит:

      – Как Сережа?..

      – Ничего…

      – Что он поделывает?..

      – Ничего…

      В голосе раздражение. Интонация, знакомая ему с давней поры их близости, – но менее всего ожидал он встретить ее сейчас. У него заболело сердце глухой тревожной болью. Он не может спросить, как не мог спросить все эти годы: за что с ним так? Ему