Долг платежом красен. Екатерина Лазарева

Елизар нагло улыбнулся.

      Он был доволен свободой, доволен собой и чувствовал себя почти королем по сравнению с, ничего не смыслящей в колдовстве, Лизой и, ничего еще не умеющим, Ваней. Чувство собственного превосходства излучалось каждой клеточкой тела Елизара, и на лице его играла самодовольная улыбка. Правда, это продолжалось только до тех пор, пока юноша не заметил, светившееся во взгляде Обломовой, понимание.

      – Чего это ты на меня так смотришь? – настороженно покосился на девушку Елизар, отодвигаясь от нее подальше.

      – А я все поняла! – широко заулыбалась Лиза. – Ты, так же как Егор, вляпался в неприятную историю много лет назад! Я права? Конечно, я права! И оказался должен господину Воронцову. И сколько тебе нужно ему прослужить? Ой, не отвечай! Кажется, я догадываюсь – триста лет, верно? Ага… Но что ж ты на картине делал? Неужели так достал Егора, что он не выдержал и запрятал тебя на портрет? Хотя я его понимаю… И теперь ты, милый Елизар, словно джин из бутылки! Сидишь годами без дела, а как понадобилась твоя помощь – пожалуйте! И правда, почему тебя не запихнули в бутылку или в лампу? Хотя бы глаза не мозолил своим смазливым личиком!

      Елизар бледнел все больше и больше, и уже сравнялся по цвету с потолком, когда Ваня решил прервать, сочащуюся ядом отмщения, речь Обломовой:

      – Лиза, если Елизар сейчас снова начнет за тобой гоняться, я его останавливать не стану, – на возмущенный взгляд девушки Иван насупился и пояснил: – Ты говоришь очень обидные вещи. Ты ничего в этом не понимаешь!

      Лиза, оскорбленная уличением в невежестве со стороны девятилетнего ребенка, вскочила на ноги и, ткнув пальцем в бледное, но уже принимающее обычное язвительное выражение, лицо Елизара, воскликнула:

      – Он первым начал! Он издевался надо мной, как только мог в течение полугода. И вот когда мне представился случай ответить ему тем же, мне не дают и слова сказать! И это ты, Ваня – мой друг! Я вообще ушла бы от вас, если бы не мое гипертрофированное чувство ответственности! Мне не нравится все это колдовство, я ничего не понимаю, я переживаю! Мне не нравишься ты, Елизар! Нет, правда – картиной ты был лучше. Хотя бы не разговаривал. Но поскольку я не могу бросить беспомощного ребенка то, разумеется, останусь здесь. И попрошу вас, господин Елизар, быть поуважительнее и оставить ваши хамские манеры!

      Елизар тоже встал на ноги, скрестил руки на груди и, приблизившись к Лизе, навис над девушкой, насколько позволял его не самый высокий рост:

      – Знаешь, что, Обломова? Посмотрел бы я на тебя на моем месте! В конце концов, я имею право отвести душу после долгих лет заключения! А что касается хамских манер, Лизавета Александровна – на себя бы посмотрели! И, между прочим, ты мне не ровня и я могу задирать нос, сколько хочу, и так высоко как мне вздумается!

      – Не ровня ему! Вы только послушайте! Ты – зазнавшийся самовлюбленный антиквариат! Я буду злорадно смеяться, когда Егор отправит тебя обратно на холст!

      Лиза