Право на «лево». Почему люди изменяют и можно ли избежать измен. Эстер Перель

вселенной, отгороженной от остального мира. Романы расцветают на окраине нашей жизни, и их очарование не исчезает, пока они не выходят из тени на свет.

      Однако хранить секреты тоже бывает нелегко. Обосновавшись в сердце измены, они подпитывают обман, отрицание и уловки и стимулируют разработку сложнейших стратегий жульничества. Двойная жизнь порой приводит к изоляции; с течением времени она провоцирует жгучий стыд и подпитывает ненависть к себе. Когда я спросила у Мелани, почему она решила положить конец своему шестилетнему роману, она ответила: «Ощущая вину, я все еще считала себя хорошим человеком, поступающим плохо. Но избавившись от чувства вины, я потеряла уважение к себе. Я просто плохой человек».

      Для обманутого партнера раскрытие тайны может стать губительным. Многие люди, особенно в США, утверждают, что сильнее всего их ранят бесконечные обманы. Я слышу это снова и снова: «Дело не в том, что он изменил, а в том, что солгал». И все же осуждаемая на одном конце света скрытность на другом считается «осмотрительностью». Там мне рассказывают истории, в которых ложь и обман – неотъемлемые атрибуты измены. Ранит и унижает тот факт, что изменник не сумел достаточно хорошо скрыть свои похождения.

      Любой разговор о неверности требует обсуждения секретов. Но также стоит задать себе вопрос: а что насчет личного пространства? Где кончается личное пространство и начинается секретность? Можно ли считать слежку адекватной предупредительной тактикой? Требует ли близость абсолютной прозрачности?

      Я предпочитаю говорить о сексуальной алхимии, а не о сексе, потому что для меня определение сексуальности не ограничивается рамками представлений Билла Клинтона: оно включает в себя не только узкий репертуар половых актов, но и более широкое понимание эротического сознания, тела и энергии. Говоря о сексуальной алхимии, я хочу подчеркнуть, что измены порой включают в себя секс, а порой нет, но при этом они всегда подразумевают эротику. В представлении Марселя Пруста за любовь ответственно наше воображение, а не другой человек. Природа эротики такова, что воображаемый поцелуй может быть не менее ярким и возбуждающим, чем несколько часов настоящих занятий любовью. Тут я вспоминаю о Шармейн, невероятно улыбчивой 51-летней женщине с Ямайки, которая подолгу обедала с молодым коллегой Роем. Она настаивает, что их связь не нарушала ее брачные клятвы. «Технически у нас не было секса. Мы даже никогда не прикасались друг к другу, мы только разговаривали. Разве это можно назвать изменой?» Но мы все понимаем, что отказ бывает не менее эротичен, чем согласие. Корни желания лежат в нехватке внимания и в стремлении к близости. Когда я спрашиваю об этом, Шармейн признает: «Я в жизни не чувствовала такого возбуждения. Казалось, он ласкал меня, и пальцем не касаясь». Что это, если не сексуальная алхимия? Невинный обед действительно может быть эротичным, даже если Шармейн всего лишь, по выражению Шерил Стрэйд, «ходит на свидания всухую».

      «Ничего не было!» –