Обрывки. Вячеслав Михайлович Ренью

просто мечтаю быть рядом с тобой….

      Я не боюсь неустроенности и неопределенности. Рядом с тобой я готова терпеть любые лишения и горести.

      Но!

      Милый! Родной! Единственный! Любимый! Не знаю, поймешь ли ты меня?

      У меня – дочь. По своей глупости я уже испортила жизнь тебе. Я не могу. Просто не имею права испортить ее еще одному дорогому для меня человеку.

      Я не могу поступиться счастьем дочери, не имею морального права рисковать ее здоровьем. Она ведь полностью зависит от меня, она привязана ко мне пуповиной. Ее благополучие это единственное что осталось: чтобы замолить мой грех, чтобы иметь возможность хоть как-то существовать теперь в этом мире.

      Знаешь, когда ты исчез, я некоторое время бродила точно в бреду. Голову занимала только одна мысль – «Как лучше наложить на себя руки!?»

      Открыть газовый вентиль, сунуть голову в духовку и повернуть кран? Сказать по правде, я даже пыталась это сделать, но в последний момент не смогла повернуть крана! Тогда я поняла, что не смогу уйти из жизни пока рядом со мной моя Тоня. Я очень боюсь. Боюсь не за себя! Я боюсь навредить дочери, навредить окружающим меня людям. Такая вот я бесхарактерная и слабая.

      Потом я стала искать тебя. Но все было безуспешно, и я решила найти ту по вине, которой ты заболел. Я решила отомстить ей. И знаешь – нашла. Нашла и испугалась. Не может быть ненависть сильнее всего на свете. Не должно быть так. Зло нельзя прощать, но и злом отвечать не стоит, его нужно понять и исправить.

      Я никогда не верила в бога. Не верила так – чтобы по настоящему …. Но теперь часто хожу в храм, правда пока не совсем хорошо понимаю, то, о чем говорит со мной бог. Но веришь? Становится легче.

      Во дворе монастыря есть маленькая скамеечка. Помнишь? Мы гуляли там один раз. В углу под деревом. Я теперь часто сижу на этой скамеечке. Я там встречаюсь с тобой.

      Я так и зову это место: местом наших свиданий, потому что там – ты всегда рядом. Ты берешь меня за руку, смотришь на меня своими добрыми глазами, говоришь со мной, и от этого становится хорошо и легко на сердце, кажется, что мы вовсе и не расставались, что мы вместе. Я сижу и вспоминаю. Иногда плачу, иногда улыбаюсь. Знаешь? Вся жизнь теперь разбилась на обрывки точно лоскутное одеяло. Я часто думаю: почему некоторые моменты врезаются в память так прочно и явственно, а другие, казалось бы, более важные, забываются сразу? Интересно.

      Знаешь? Везде. В каждом обрывочке моих воспоминаний рядом со мною незримо находишься ты, словно мы были вместе с самого рождения.

      Порой я так увлекаюсь этими обрывками, что лечу домой точно на крыльях, и мне все кажется, что вот откроются двери, а дома меня ждешь и встречаешь меня ты. А я прибегу, соберу на стол и буду тебя кормить.

      И как же плохо на душе, когда все это оказывается неправдой. Такая неизбывная тоска сразу наваливается…. Если бы не дети – с ума можно сойти. Забота о них пусть не лечит, но отвлекает. Да! Забыла тебе сказать!…»

      – Серафим…

      – Когда я читаю письма – я Семен!

      – Прости. Мне показалось…. На тебе лица нет.

      Мужчина погладил ладонью плохо выбритые щеки и, успокоенный тем обстоятельством, что лицо все же на месте, грустно усмехнулся.

      Летом звезды теплее

      Детство в памяти Андрея навсегда отложилось в виде быстротечных, но таких счастливых и радостных летних месяцев. Словно и не было ничего другого: ни детского садика, а потом семьи и школы, ни пионерской зорьки в одном месте. Впрочем, семья, конечно, была, но в усеченном варианте, а именно бабушка, да младший двоюродный братишка Игорь – москвич по призванию. Родители, почему-то, всегда работали, словно отпусков в те далекие времена им не давали вовсе, а если и давали, то по великому блату и только зимой. Жили они в рабочем поселке: частный дом; река под боком; лес; вечно изодранные, грязные коленки и журавль колодца над крышей соседского дома.

      А ещё, с тех самых босоногих лет в памяти засела одна крамольная до безобразия мысль, настолько крамольная, что в слух и произнести страшно. Мальчишке казалось, что в Москве народ живет очень плохо и бедно. Не так что бы бедно совсем, что бы в лохмотьях да с клюкой. Нет. Насчет одежды таких ассоциаций почему-то никогда не возникало. А вот насчет продуктов…. Тут уж увольте. Тут Андрей мог поспорить с кем угодно. Даже на кулаках, если до первой крови естественно….

      В последствии Андрей, осознавая глубину своей вины, покаялся, но долго и мучительно не мог понять: что же послужило причиной столь дикого заблуждения?

      А между тем ларчик открывался достаточно просто:

      Каждое лето Игорь приезжал из своего стольного города по выражению бабушки весь «синюшно недокормленный».

      Встречая на пороге дорогого «заморского» гостя, бабушка Мария Ивановна, слегка присев, ударяла длинными руками о свои пухлые колени, прикрытые одним и тем же застиранным и залатанным передником, и долго причитала на тему узников концлагерей и голодающих африканских братьев.

      По приезду Игорь, в первую неделю, ставился на усиленный откорм.

      И