Идея вечного возвращения в русской поэзии XIX – начала XX веков. Вячеслав Фаритов

Я не различил его, да и не любопытствовал. Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ими; справа огромный Аю-Даг…. и кругом это синее, чистое небо и светлое море, и блеск и воздух полуденный…..».[73]

      Вот отрывок из «Гипериона», во многих пунктах перекликающийся с процитированным фрагментом письма Пушкина: «Однажды, в ясный голубой апрельский день, я собрался в путь. Море было необыкновенно прекрасным и чистым, а воздух легким, точно на горных высотах. На зыбком суденышке оставляли мы землю – так оставляют вкусное яство, когда уже подано святое вино.

      Перед воздействием моря и воздуха не устоит никакой, даже мрачно настроенный человек. Я покорился им: не спрашивал ничего, ни о себе, ни о других, не искал ничего, не размышлял ни о чем и в полудреме отдался качанию лодки, воображая, будто лежу в челне Харона. Пить из чаши забвения так сладостно…

      Веселый лодочник охотно поговорил бы со мною, но я был очень немногословен.

      Показывая пальцем то направо, то налево на какой-нибудь синеющий вдали остров, он обращал на него мое внимание, но я бросал туда лишь беглый взгляд и вновь возвращался к своим мечтам.

      Наконец, когда он указал на немые вершины вдали, объявив, что мы скоро пристанем к Калаврии, я стал внимательней и душа моя покорилась чудесной силе, игравшей мною так бережно, ласково и загадочно. Радуясь и изумляясь, я пристально вглядывался в таинственную даль; легкий трепет пронизал мое сердце, а рука сама собой торопливо и дружески коснулась плеча лодочника.

      – Как, это Калаврия?

      И, когда он в ответ только посмотрел на меня, я от радости просто растерялся. С необыкновенной нежностью я приветствовал встречавшего меня друга. Меня томила сладостная тревога».[74]

      Что общего между приведенными отрывками из текстов разных авторов? Море, чистое небо, полдень. Игра света и тени. Необходимо не просто пережить нечто подобное, но и увидеть, распознать в этих мгновениях всю полноту и неисчерпаемость жизни.

      Кто не испытал ничего подобного и не увидел в этом высшего момента, пика всего существования, тот никогда не будет в состоянии постичь всю глубину учения о вечном возвращении. Сколько бы ни рассуждали о возможности или невозможности повторения всего существующего, какие бы математические, физические и метафизические доказательства или опровержения ни приводили, – все это бьет мимо цели, поскольку не дает ответа на главный вопрос, поставленный Фридрихом Ницше: «вопрос, сопровождающий все и вся: “хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?”». Пушкину была известна эта воля к вечному возвращению: «Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? или воспоминание самая сильная способность души нашей,

73

Переписка А. С. Пушкина. В двух томах: Т. 1. – М.: Художественная литература, 1982. – С. 638.

74

Гёльдерлин Ф. Гиперион. Стихи. Письма. Сюзетта Гонтар. Письма Диотимы / Ф. Гёльдерлин. – М.: Наука, 1988. – С. 101–102.