Инспектор земных образов. Экспедиции и сновидения. Дмитрий Николаевич Замятин

путевых очей.

      Ока тешит меня неспешностью и округлостью пространственных преображений. Река самоуглубляющегося пространства.

      Подводная нежность мостов, тонущих в жёсткости речных онтологий.

      Река – сердце телесного доверия пространству.

      Проплывающая мимо тебя Елатьма – уточкой, крутосклонной, вечерней.

      Город Касимов – царь и хан окского мира.

      Дождь над рекой – как свободная демонстрация избыточности водного бытия.

      Касимовская перекрученность, изгибистость, податливая прихотливая овражность. Даже типовые «регулярные» здания екатерининской эпохи так расположились, что прозоры вокруг них на Оку и окское пойменное заречье образуют ауру провинциальной пейзажной роскоши.

      Речник – это человек, «ныряющий» в речное пространство и текущий внутри него. Текущее жизнью путевой воды тело речника.

      Хитрыми меандрами Оки формуешься изменчивым, спонтанным телом себя – водой, вращающей автоакваграфию как мета-тело речного путешествия.

      Геокорпография реки. Телесность воды есть проявление замкнутости и округлости любой возможной глубины.

      Купы прибрежных деревьев, поддерживающие незаметно контуры неба.

      Река движима моросью речи.

      Касимов – органичное порождение Оки, её продолжение, дополнительное течение, город-приток. Он «выброшен» на речной берег как чудесный ландшафтный тритон, обаятельная пейзажная саламандра.

      Движение к истокам – «всего лишь» речная метафора бытия.

      Касимовская прибрежная панорама сильна натянутой нитью полувоздушного-полуводного пространства. Это крепкий тугой «лук» классического окского ландшафта, воздуховодный путь речного кругозора, взгляда и огляда.

      Расчерчивание реки путевыми знаками текучего тела пространства. Пространство метит себя рекой, течёт рекой тела. География тела как речной путь бытия.

      Ты схватываешь обнажённую супесь и лёгкую спесь окских берегов как невесомую птицу протяжённой речной страны.

      Волнистая лень прибрежной дернины, возвращающая тебя в догеографический мир рельефного равновесия и безмолвия. Берег становится метагеографической речной рефлексией только после онтологического основания самой реки.

      Ты течёшь, пристально наблюдаемый неподвижной рекой.

      Снующие туда-сюда, справа и слева, многочисленные окские старицы, речные крылья, прибавляющие реке устойчивости, уверенности, зрелой солидности. Ока разворачивается старицами.

      Пухлый, кривобокий, с отваливающейся штукатуркой псевдоантичный ампирчик торговых рядов в Касимове. Маркиз де Кюстин был неправ: «деревянная» античность глухой российской провинции есть лучшее наследие милосердного пространства беспримерной равнины.

      Тина антики всё же затягивает, но и она же веселит, будоража непредвзятой кривизной русскоязычного ландшафтного ордера.

      Две палаточки, обшарпанный джипик на берегу. Кто-то живёт Окой, просто окая и ухая рыбалкой,