Русские солдаты в Северной Африке (1940–1945 гг.). Эль-Аламейн: неизвестные страницы войны. В. В. Беляков

все ближе начались разрывы сбрасываемых бомб. Я отчетливо слышал их скрежещущий и глухо свистящий – гудящий полет – падение. Наш дом буквально сотрясался от этих разрывов и от обстрела неба зенитными батареями.

      И во весь этот длительный (еще непривычный для нас) период мистически жуткого ночного грохота был явственно слышен не прекращающийся полет аэропланов.

      Как только сирена загудела отбой (уже утром) и таким образом завершился наш плен, началась обычная жизнь: запели на все голоса разносчики товаров, выхваливая свое добро; чьи-то куда-то побежали дети (им все интересно посмотреть, лишь бы пустили!); у соседей зазвучало радио; кто-то принялся за выколачивание ковров… Ко всему этому еще и пение птиц в саду. Господи, сколько жизни вокруг, ничем не победимой жизни!

      22 июня. Все то же. Кофе, книги, записи… Но и не совсем то же. Прихожанка М. прислала за иконой (понадобилась икона!..), другая прихожанка пришла справиться: будет ли сегодня Всенощная… Зашел член церковного совета Н. проведать меня; он необыкновенно грустен от обилия ночных впечатлений, от первого крещения огнем… Сейчас он отправился на рекогносцировку в город: узнать о результатах налета. Обещал еще раз зайти.

      Дети занялись оклейкой окон полосками бумаги, усердие их поражает меня. И хорошо, что они занялись делом, отвлекающим от мрачных размышлений и бесконечно трудных, не детских вопросов.

      Вернувшийся из города Н. сообщил, что невдалеке от нас разрушены бомбами четыре дома; есть убитые и раненые… Удар был направлен главным образом на порт, но сведения оттуда добыть невозможно.

      Всенощная… Молящихся в церкви почти не было (боятся покидать дом), но клир и лик явились в полном составе.

      Едва отверз я царские врата и возгласил “Слава Святей”, только подал Жоржик кадило, как загудела сирена. Воздушная тревога. И во весь довольно продолжительный период тревоги своим обычным чередом шла Всенощная.

      И десятилетний Жоржик, несмотря на беспокойство, охватившее улицу, спокойно прислуживал мне. Вернулись домой мы еще засветло и я успел побывать в семье К. Там все в расстроенных чувствах от бессонной ночи.

      Вечером мы опять пережили тревогу. Все жильцы, что над нами, спешно куда-то уехали.

      23 июня. Следующая тревога была уже ночью. Но я не поднимался с постели; вот в этом-то самообладании и заключается столь необходимое приспосабливание к войне. Нужно пройти через первичный страх и победить его. Как бы ни было подчас не по себе, жить нужно не меняя своих привычек: только таким путем можно сохранить себя – свою бодрость и свою трудоспособность на продолжительное время. Если быть нам еще и при новой войне, не забудьте этого совета…

      24 июня. Посетил один из ближайших пунктов разрушения. Здесь на месте зданий – руины… Жуткое зрелище; гораздо более жуткое, чем предполагал я… Пусть это обыденное зрелище всякой войны – всякого меча и всякого огня. Но в этой обыденности – необыденный знак безлюбовной жизни. Жоржик провожал меня в этой печальной прогулке; его нежная