Нельзя молчать!. Максим Горький

милый, какой забавный! А рассказываете вы лучше, чем пишете. Нет, вы – романтик, сочинитель, уж сознайтесь!

      Я сказал, что, вероятно, все писатели несколько сочиняют, изображая людей такими, какими хотели бы видеть их в жизни; сказал также, что люблю людей активных, которые желают противиться злу жизни всеми способами, даже и насилием.

      – А насилие – главное зло! – воскликнул он, взяв меня под руку. – Как же вы выйдете из этого противоречия, сочинитель? Вот у вас «Мой спутник» – это не сочинено, это хорошо, потому что не выдумано. А когда выдумываете – у вас рыцари родятся, всё Амадисы и Зигфриды…

      Я заметил, что доколе мы будем жить в тесном окружении человекоподобных и неизбежных «спутников» наших – все строится нами на зыбкой почве, во враждебной среде.

      Он усмехнулся и легонько толкнул меня локтем.

      – Отсюда можно сделать очень, очень опасные выводы! Вы – сомнительный социалист. Вы – романтик, а романтики должны быть монархистами, такими они и были всегда.

      – А Гюго?

      – Это – другое, Гюго. Не люблю его – крикун.

      Он нередко спрашивал меня, что я читаю, и всегда упрекал меня за плохой – по его мнению – выбор книг.

      – Гиббон – это хуже Костомарова, надо читать Момсена – очень надоедный, но – солидно все.

      Узнав, что первая книга, прочитанная мною, – «Братья Земгано», он даже возмутился.

      – Вот видите – глупый роман. Это вас и испортило. У французов три писателя: Стендаль, Бальзак, Флобер, ну еще – Мопассан, но Чехов – лучше его. А Гонкуры – сами клоуны, они только прикидывались серьезными. Изучали жизнь по книжкам, написанным такими же выдумщиками, как сами они, и думали, что это серьезное дело, а это никому не нужно.

      Я не согласился с его оценкой, и это несколько раздражило Л.Н. – он с трудом переносил противоречия, и порою его суждения принимали странный, капризный характер.

      – Никакого вырождения нет, – говорил он, – это выдумал итальянец Ломброзо, а за ним, как попугай, кричит еврей Нордау. Италия – страна шарлатанов, авантюристов, – там родятся только Аретино, Казанова, Калиостро и все такие.

      – А Гарибальди?

      – Это – политика, это – другое!

      На целый ряд фактов, взятых из истории купеческих семей в России, он ответил:

      – Это неправда, это только в умных книжках пишут…

      Я рассказал ему историю трех поколений знакомой мне купеческой семьи, – историю, где закон вырождения действовал особенно безжалостно; тогда он стал возбужденно дергать меня за рукав, уговаривая:

      – Вот это – правда! Это я знаю, в Туле есть две такие семьи. И это надо написать. Кратко написать большой роман, понимаете? Непременно!

      И глаза его сверкали жадно.

      – Но ведь рыцари будут, Лев Николаевич!

      – Оставьте! Это очень серьезно! Тот, который идет в монахи молиться за всю семью, – это чудесно! Это – настоящее: вы – грешите, а я пойду отмаливать грехи ваши. И другой – скучающий, стяжатель-строитель, – тоже правда! И что он пьет, и зверь, распутник, и любит всех, а – вдруг – убил, – ах, это хорошо! Вот это надо написать,