Портрет неизвестного с камергерским ключом. Анна Всеволодова

Волынского, когда танцы окончились и начались игры в фанты.

      Первыми жертвами опасной этой забавы пали Румянцев, и Нарышкин принуждённые изобразить пантомимою «отвергнутое признание и смерть несчастной особы, наступившей вследствие сей жестокости», затем их сменил Дитрихманн и выделывал артикулы ружьём, чем заставил смеяться всех, в особенности Миниха и старшую дочь Волынского – Анну.

      Княгиня Урусова усажена была среди залы на стульях и подвергнута пристрастному допросу по следующим пунктам:

      • Назовите из настоящего собрания персону наиболее любезную вам.

      • Назовите из настоящего собрания персону, наименее пользующуюся вашим расположением.

      • Назовите из настоящего собрания персону, которая по убеждению вашему наименее к вам расположена.

      • Назовите из настоящего собрания персону, которая по убеждению вашему сердечно вам предана.

      Оставив княгиню в слезах, ибо дознание производилось со знанием дела и, нисколько не взяв веры словам её, нашло в ней вину в «запирательстве со злым умыслом», все обратились к наблюдению за исполнением князем Черкасским персидского танца. Музыканты заиграли сочинение Дмитрия Кантемира, преисполненное османскими мотивами. Впрочем, приёмы танцующего сводились к перемещению его грузной фигуры вокруг своей оси с одновременным потрясением сжатыми кулаками, что вероятно, должно было знаменовать, злобность дикого азиатского народа, и не вызвали особенного участия в зрителях. Молодая Хрущова трепещущей рукой принуждена была в небольшой рюмке смешать все предлагаемые гостям напитки и опрокинуть полученное содержимое в рот. Следующий черёд привлечь к себе всеобщее внимание выпал Налли. Фант, полученный ею, приказывал «сложить и исполнить оду кумиру». Налли вышла на середину залы и остановилась, прижав одну руку к груди, а другую заложив за спину.

      – Блажен он, ибо знает: жизнь – мгновенье

      Умом достичь пытается вершин,

      Ему готова честь под райской сенью

      Христу он станет брат иль сын

      Налли начала оду чужими стихами и нетвердым от волнения голосом – ведь, среди прочих лиц, внимал ей любезный Волынской.

      Кумиров сон,

      Духов полёт

      Жизнь, смерть вселенной

      Перед одним его дыханьем –

      Тленны.

      Maecenas, atavis edite regibus

      O, et praesidium et ducle decus meum![7], – неожиданно пропела Налли латинскую фразу, не упустив пленить слушателей красотою и выразительностью голоса. Румянец безграничной преданности разливался в лице её.

      Чудесы гор, полей и рек,

      Небес светила

      Возмочь не могут превзойти его красы

      Душе не милы.

      Прорезать небо,

      Сбросить в бездны чудищ ада,

      Для одного его плезира –

      Вот отрада.

      Каждый новый стих завершался пением указанной строфы из Горация. Недостаток искусства стихосложения с избытком возмещался одушевлённостью

7

О, царский правнук, меценат! О, мой покров и украшенье! (лат.) Гораций – «Ода к Меценату»..