Портрет неизвестного с камергерским ключом. Анна Всеволодова

на лёд, лишившись чувств.

      – Родионов, долго мне ждать огня?! – крикнул отец отрока, – где жаровня?!

      – Ваше превосходительство, жаровня была связана с погребцом и теперь на дне сей реки, – отвечала высокая худая фигура, лиц уже совершенно разглядеть нельзя было.

      – Я не повезу детей в обледенелом возке, – воскликнул генерал, – разведать жильё поблизости, а пока – на берег всё что может гореть.

      – Я побегу домой предупредить, а ты – проводи их, – шепнула Налли брату и бросилась по тропинке от реки. Необычайный прилив сил заставил пробежать расстояние, отделявшее её от дома, гораздо скорее, чем могла она ожидать от себя. В то же время, во всем существе своем, она чувствовала наступление небывалой тишины. Она удивлялась этому странному ощущению, несхожему ни с чем, испытанным прежде, и не знала к чему отнести его – очарованию заката или испуге за жизни путешественников.

      Дома уже собирались ложиться и не сразу взяли в толк, из обрывочных её речей, в чём состоит дело. Когда пострадавшее семейство вошло в горницу, скупо освещенною двумя свечами, лежанка только начинала нагреваться, а самовар – закипать.

      Родионов снял с вошедших шубы и Налли, глядевшая на них из боковушки Фрола, зажмурилась от блеска штофных и парчовых платьев. Вокруг дочерей генерала хлопотали их девушки, предлагая горячее молоко с пшеничным хлебом, в то время как сам он, посадив сына на лежанку, с тревогой вглядывался в побледневшие черты его. Они в точности повторяли отменную красоту лица родителя, но, если у последнего она непрестанно оживлялась бодрым и кипучим движением натуры, у первого будто оставалась затуманенной выражением печальной терпеливости.

      – Не хочешь ли чего-нибудь откушать, друг мой?

      – Нет, батюшка.

      Но отец, видимо, ожидал подобного ответа и не хотел брать его в расчёт.

      – Родионов, – крикнул он в сени, – ты здесь?

      Родионов явился.

      – Что у нас осталось для Петра Артемьича? Ужели всё потонуло с погребцом?

      – Потонуло, ваше превосходительство. Но я распорядился, и хозяйка сейчас принесёт, что успела собрать к ужину.

      – А жир барсучий, чтоб Петра Артемьича растирать, спрашивал?

      – Простите, запамятовал.

      – Если б знал каково иметь сына, так не запамятовал бы! Коли заболею или умру, так и ему, несчастному, в гроб ложиться?! Никакого попечения ни в ком найти нельзя.

      В это время Елизавета Алексеевна, с подносом, украшенном тарелкою с дымящейся ещё репою и яичницей, явилась позади Налли.

      – Матушка, позвольте мне, – прошептала она и, выхватив поднос, предстала перед Петром Артемьевичем. Тот с недоумением поглядел в блюдо.

      – Батюшка, это артишоки? – спросил он, нерешительно берясь за вилку и пробуя кушанье.

      Заметно было, что проглотить его стоило отроку некоторого усилия, он положил вилку обратно.

      – Батюшка, я сыт, позвольте мне спать ложиться.

      – Родионов, неси постелю Петра Артемьевича.

      Родионов вышел. Налли