Песни сирены (сборник). Вениамин Агеев

тот раз вовсе не «подумала» так, а, напротив, высказалась – вполне конкретно, применив то же самое, слово в слово, определение. При всей горечи, оставшейся у меня после жестокого вероломства Нины, мне не нравилось, когда люди говорили о ней плохо. Особенно учитывая то, что даже я сам не решался судить её настолько категорично – а уж я-то побольше других знал о том, что произошло на самом деле. Да и по части моей предполагаемой жертвенности в браке с Ниной – не так всё просто. Хотя, если не обращать внимания на различия в стиле, Аллины представления о моих семейных проблемах недалеко ушли от того, что говорила мне Норка – и это при том, что между Норкой и Аллой нет почти ничего общего. Значит, со стороны всё выглядит приблизительно одинаково. По правде сказать, я вообще не уверен, как следует себя вести, если речь заходит о моём разводе. В ответ на праздное любопытство постороннего можно, конечно, просто отшутиться или произнести ничего не значащий набор слов, но если меня о чём-нибудь спрашивает человек из более близкого круга, то я стараюсь не «темнить», потому что лично мне эта черта в других людях крайне неприятна. Можешь – расскажи. Нет – хотя бы объясни, что тема для тебя болезненна и ты не намерен её обсуждать. А прибегать к явной полуправде, как мне кажется, не только некрасиво, но и не способствует сохранению добрых отношений. Впрочем, не буду категоричен – откровенность, судя по всему, тоже обходится недёшево, потому что, помимо сочувствующих, встречаются и отдельные осуждающие. Вадик Большаков как-то рассказал мне – больше по доброте душевной, чем от великого ума – что стал свидетелем горячего спора об обстановке в моей семье между Флюрой Муминовой и заведующей нашим отделением, Домной Васильевной, причём первая меня защищала от нападок второй, утверждавшей, что я «тряпка» и «размазня» и что «настоящий мужик» якобы поступил бы так-то и так-то. В результате моё мнение о Флюре не стало лучше – оно и до этого было неплохим – а вот к Домне я, при всём своём уважении, начал относиться с осторожностью, хотя ни до, ни после этого случая она ничем меня не обижала. Само собой, помимо сочувствующих и осуждающих, попадаются ещё и просто злорадствующие, с которыми лучше бы вовсе не общаться, но иногда волей-неволей приходится. Однако по этому поводу я не собираюсь лить слёзы, потому что так уж устроен мир, а тот, кто его создавал, забыл справиться о моём мнении.

      Как бы то ни было, в своё время я не посчитал нужным что-то скрывать от Аллы, когда она спросила о моём неудавшемся браке и о причинах развода. Тогда-то я и произнёс фразу, которая, как теперь выяснилось, была воспринята Аллой как всеобщая и исчерпывающая индульгенция на свободное распоряжение своим телом без каких бы то ни было ограничений.

      Была, кстати, ещё одна смешная причина, из-за которой мне запомнился наш тогдашний разговор – в тот раз я в первый раз удостоился звания «грузина», причём в положительном смысле. Слово «грузин», взятое само по себе, у Аллы всегда носит негативную коннотацию, но может употребляться как для порицания, так и для похвалы, в зависимости