Доктор Кто. Пиратская планета. Дуглас Адамс

этого они и заслуживали.

      Однако со временем все изменилось. Теперь люди, скорее, просто не замечали Плакальщиков, словно те специально сделали так, чтобы никакая мысль до них не доставала. Возможно, им наскучило, что в них постоянно стреляют… или они просто решили, что это слишком простой выход.

      Как бы там ни было, они теперь могли проникать в города тихо и незаметно. Вот и сейчас, скользя мимо собравшихся на площадях толп, они медленно, скорбно, неотвратимо стекались к Праликсу.

      Глава восьмая. Нет никаких иных миров

      Балатон много чего в жизни попробовал и решил, что счастливее всего он, когда спит.

      Он не смог спасти своего сына. И жену его тоже спасти не смог – она умерла от горя. Сейчас он сомневался, что сумеет спасти Праликса. Но, возможно, у Мулы еще был шанс. Если бы только она поняла…

      – Мула… – он в мольбе сжал ее руки, – мы должны защитить Праликса от Плакальщиков. Помнишь, что они сделали с твоим бедным отцом?

      Мулы выдернула ладонь и уставилась на него. Так вот о чем он всю дорогу думал!

      – Папу застрелили гвардейцы Капитана, – яростно прошипела она.

      – Только чтобы защитить от Плакальщиков! – закричал Балатон.

      Он хорошо помнил эту сцену. Он твердо намеревался смотреть, когда гвардия открыла огонь, но в тот самый момент глаза его сами собой крепко зажмурились и больше не захотели открываться. Это ужасно – ждать такого от чьих-то глаз… чтобы они открылись и увидели мертвое тело сына. Куда лучше так и держать их дальше закрытыми. Но так уж устроен этот мир.

      – По крайней мере, сын умер чисто. Это был акт милосердия. Наш Капитан полон сострадания.

      – Спасибо тебе, о, наш милостивый Капитан, за то, что отца Мулы так сострадательно застрелили посреди улицы, будто бродячего пса, – Кимус отвесил гадкий издевательский поклончик, и Балатон про себя пожелал, чтобы ему на голову приземлился весь Золотой Век Процветания. – О, Капитан! Твое милосердие слишком велико, чтобы мои бедные мозги могли его понять. Где тут у вас преклоняют колени?

      Громкие слова – все это, конечно, очень хорошо, но Балатон-то знал, чем оно закончится: куча народу поляжет, а Кимусу странным образом и дела нет. Люди вроде него просто не в силах понять одной вещи: мир невозможно изменить. Лучшее, на что можно надеяться, – это тихонько лавировать меж часов опасного дневного бодрствования.

      – Кимус, – тяжко вздохнул Балатон, – я дал им убить моего сына. И дам убить еще и внука, если это спасет его от этих зомби.

      Он потрепал спящего Праликса по плечу.

      – От Плакальщиков? – Кимус был презрителен как всегда. – Никакие они не зомби.

      Мула им восхищалась. У него был такой удивительный голос и быстрый ум, и вдобавок друзья, разделявшие все эти его циничные мнения, хохотали и восторженно стучали по столу, что бы он ни сказал. Но иногда он нес совершенно ужасную чушь. Как будто Плакальщики были еще одной группой протеста – вроде Непроцветателей или Старовековников: кучкой отчаявшихся,