Роксолана. Великолепный век султана Сулеймана. Павел Загребельный

умрет Селим и султаном станет Сулейман! Как хотелось роскоши и сытости Царьграда!

      – Зато уж кормят вас тут как свиней на убой! – засмеялась Хюррем.

      – Не оскверняй уст упоминанием о нечистом животном! – испуганно замахала на нее руками Кината. – Пророк запретил вспоминать его.

      – А что мне пророк?

      – Ты до сих пор не переменила веру? Еще носишь крестик?

      – Отвяжись!

      – Это же так просто – отуречиться. Поднять палец перед кадием и повторять вслед за евнухом, который тебе подсказывает: «Признаю, что есть только единый Бог и Мухаммед – его посланник. Признаю, что перехожу от ложной в праведную веру, и отрекаюсь от предыдущей веры и всех ее символов». Целуешь руку кадию – и все. Мужчинам надо терпеть еще это ужасное обрезание и носить потом всю жизнь чалму, а нам так просто!

      – Может, тебе и просто, но не мне, – почти сердито сказала Хюррем. Хотела еще похвалиться, что она дочь священника и потому ценит свою веру особенно высоко, но промолчала. Разве теперь имеет значение, кто ты и что ты?

      – Тебя схватили татары, они благородные.

      – Благородные? – Хюррем засмеялась горько и мучительно. – Кто тебе сказал?

      – Султан наш зовется повелителем татар благородных. Разве ты не слыхала? А меня выкрали морские разбойники Хайреддина Барбаросы. Это страшный человек. Он хотел меня изнасиловать, как только увидел. Но решил подарить в султанский гарем и не тронул. Тут же велел принять их веру. Иначе грозился бросить в море. Если бы ты видела этого краснобородого разбойника!

      – Может, лучше было бы тебе утонуть?

      – Что ты, что ты! Я так хочу жить! Это вы, роксоланы, равнодушны к жизни и умираете легко и охотно.

      – Умирают все тяжело.

      – Я могла бы родить султану сына и стать баш-кадуной, как Махидевран. У меня тело лучше, чем у Гульфем. Только она чернявая, а Сулейману нравятся чернявые.

      – Перекрасилась бы, – насмешливо посоветовала Хюррем.

      – Тогда буду похожа на всех. А я не хочу.

      – Так чего же тебе надо?

      Хюррем посмотрела на Кинату, не скрывая презрения. Та лежала рядом, как гора молодого мяса, как поверженная белая башня, как нахальное воплощение похоти и низменности. Только представить себе, что и эта была на султанских зеленых подушках. Проклятый мир! Проклятый и заклятый!

      Хюррем брезгливо отодвинулась от Кинаты, но та никак не хотела от нее отвязаться, хоть ты ее режь!

      – Нам с тобой не повезло, что мы такими родились, – сочувственно вздохнула она.

      – Кому не повезло, а кому, может, и повезло.

      – Кому же? – вцепилась в нее Кината. – Уж не тебе ли?

      – А если и мне?

      – Вот уж нет, – уверенно возразила венецианка. – У меня вон какое тело, и то не могу привлечь повелителя, а ты… Ребра все посчитать можно. Кости так и колются… Султан и платочек случайно опустил тебе на плечо.

      Намеревался на меня, а упал на тебя. Все это видели…

      И теперь уже она отодвинулась от Хюррем и застрекотала с другой одалиской,