Наблюдательный отряд. Дарья Плещеева

и хорошо пообедать.

      Он взял столик у окошка, заказал чашку горячего бульона с гренками, порцию рождественского гуся с яблоками и чашку кофе с грушевым пряником.

      За окном был зимний пейзаж. На первом плане – орманы со своими бричками, составившие довольно длинную очередь, но на заднем – очаровательно заснеженный маленький парк перед городским театром, где нянюшки катали на санках малышей, а дети постарше сами катались с горки. Это было похоже на рождественскую открытку, только ангелочков с музыкальными инструментами в небе недоставало, да не совсем соответствовал благоговейному настроению фонтан работы мастера Фольца. Мастер изобразил обнаженную девицу с весьма пышными формами, гораздо выше человеческого роста, над головой девица держала огромную раковину, летом оттуда лилась вода, а зимой над раковиной возвышался снежный сугроб. Из своего окошка Лабрюйер видел лихо торчащую грудь и усмехался – вот такую бы… Он уже давно был один, но раньше на помощь приходил шнапс, теперь же и на шнапс надежды не было. В голове обитали два образа – Валентина, с которой можно было пошалить, но он не воспользовался моментом, и Наташа – а вот Наташа казалась сущей Орлеанской девственницей, невзирая на семилетнего сына. Даже как-то грешно было представлять ее в амурном качестве.

      Да и бессмысленно. Мало ли чего она наговорила сгоряча и с перепугу. И это «РСТ»… Как-то все нелепо, взрослые люди таких записочек не шлют…

      – Рцы слово твердо, – вдруг сказал он. Вслух и довольно громко.

      – Что господину угодно? – поинтересовался по-немецки подбежавший кельнер.

      – Счет.

      Все удачно совпало – появление счета и приезд Мартина Скуи. Лабрюйер перебежал через улицу и окликнул его.

      – Через два дня к теще поедем, – сказал орман.

      – Раньше никак нельзя?

      – Не выходит. Кунды…

      «Кундами» латыши звали постоянных клиентов, были такие и у хороших орманов.

      – Ну, ладно… Сейчас-то свободен?

      – Свободен, но… Порядок надо соблюдать.

      Лабрюйер понял – Скуя в конце очереди, а по орманскому этикету право на седока имеет тот, кто в ее начале.

      – Разворачивайся и поезжай к Пороховой башне, там меня подберешь.

      – Как господину угодно.

      От Пороховой башни они по Башенной улице проехали до Замковой площади, обогнули Рижский замок и берегом, вверх по течению, мимо рынка и причалов, покатили к Московскому форштадту.

      Будочник Андрей сидел на своем законном месте, как всегда, не один – к нему пришел продавец сбитня, угостить горяченьким.

      – Узнал, узнал! – крикнул он, видя, что Лабрюйер хочет, откинув красивую ковровую полсть, прикрывавшую ноги, выйти из брички. – Она в Магдаленинском приюте служит! Там ее ищите!

      – Спасибо, старина!

      – Спасибо – это многовато, а мне бы шкалик! – старой шуткой отозвался будочник.

      Лабрюйер рассмеялся и подозвал сбитенщика.

      – Вот пятиалтынный, сходи, принеси чего-нибудь подходящего, чтобы ему поменьше