Хан с лицом странника. Вячеслав Софронов

мучили, как застарелая болезнь. Вновь и вновь он видел себя плывущим по бурной ожившей после зимнего сна реке, что несла его несколько дней вдаль от людей, страдающих болезнью, зовущейся Страхом. Народ, пораженный ею, обречен.

      Река, ее живительные брызги, словно смыли с Едигира всезаражающий дух смерти, которая приходит вслед за страхом. И на этот раз боги спасли его, пощадили, вырвали из ловушки, уготованной судьбой.

      «Почему человеку ниспослано так много испытаний? За что они? Так выковывают сабельный клинок: то накаляя докрасна, то бросая в ледяную воду, а потом вновь в огонь и так до тех пор, пока он не станет упругим, готовым выдержать любой удар, не лопнуть, не сломаться. Неужели и мне предстоит то же самое? В чьих руках я стану послушным и несгибаемым оружием? И есть ли у меня право выбора или дано лишь рубить, резать, идти на прорыв? Кто даст ответ на эти вопросы?»

      Едигир только заступил на караул, и ему предстояло до полудня выстоять на башне, вглядываясь в темный лес, подступавший вплотную к городку. Хорошо было остаться одному на высоком помосте, когда поднимаешься выше всех, уподобляясь птице, становишься невидимым для других обитателей городка и никто не мешает перебирать в памяти события прошедших лет.

      Казалось, после ухода с иртышских берегов он прожил вторую, новую жизнь, так не похожую на прежнюю. Где-то в глубине души возникло ощущение тревоги. Он чувствовал, что это лишь начало испытаний, первые шаги длинной-предлинной дороги, которую еще предстоит пройти.

* * *

      В ту весну, сбежав на лодке из городка хана Аблата, он долго плыл, теснимый льдинами по реке, а потом, найдя широкую протоку, повернул навстречу течению небольшой речки, уже очистившейся ото льда. Он уходил все дальше вслед за солнцем.

      Что заставило его идти в сторону, противоположную земле предков? Он не мог дать ответ, но и не мог противостоять голосу, зовущему к солнечному закату, туда, где, по рассказам стариков, земля поднималась к небу и из нее росли камни, преграждавшие дорогу всякому путнику.

      Лодку ему пришлось скоро бросить, поскольку русло реки сужалось и невозможно было перетаскивать ее через завалы огромных сгнивших деревьев, лежащих поперек течения. Да и сам-то он шел с трудом, выискивая лосиные тропы, проторенные могучими животными.

      Горы начались неожиданно, обнаруживая себя поначалу лишь небольшими камнями, встречающимися на пути. Но однажды утром, проснувшись, он увидел за легкой дымкой темный силуэт леса, словно взлетевшего над землей и парившего неподвижно в небесной синеве, даже протер несколько раз глаза, отгоняя сон, но лес по-прежнему парил в небе сказочно недосягаемый.

      И им овладело чувство неуемной радости, все переполняющее и клокочущее изнутри молодым вином, рождая необыкновенное, необычайное видение. Ему захотелось громко закричать, с кем-то поделиться рвущимся восторгом. И он по-настоящему пожалел, что рядом не было Зайлы-Сузге с ее мягкой улыбкой и грустью. Ему хотелось верить, будто он встретит ее непременно там, меж парящих в небе деревьев, и, вобрав в себя как можно больше воздуха,