Таежный бродяга. Михаил Дёмин

Я не узнал ее – и это понятно. Но сам-то сосед мой почти не изменился; разве только пополнел еще больше – обрюзг, погрузнел. Толстые лоснящиеся щеки его обвисли и почти лежали теперь на плечах. В углу безгубого тонкого рта зажат был костяной мундштук с папиросой.

      – Вечно ты, Наташка, со своими… – ворчливо начал он. И увидел меня. И побледнел, попятился, выронил из зубов мундштук. – Нет, – пробормотал он, – неправда… – И замахал на меня руками. – Это ты – в самом деле?

      Я молча пожал плечами. Наташа тоже молчала, стиснув руки, по очереди глядя то на меня, то на отца. Присев на корточки и нашаривая, кряхтя, мундштук, он сказал:

      – Но как же так… Откуда ты?

      – С Севера, – сказал я.

      – С Севера, – повторил он, распрямляясь. – А может – с того света?.. Ну ладно. Здравствуй.

      И, слегка обняв меня, похлопал пухлой своей ладонью по плечу.

      – Проходи в комнату, – сказал он затем. – Хочешь чаю? Наташка, сообрази-ка, – все-таки человек с дороги… А я сейчас позвоню. – И, покосившись на меня, добавил усмешливо: – Матушка твоя, ты знаешь, тут не живет. Я, вообще, должен сказать, не понимаю: как эта площадь сохраняется за ней до сих пор… Но это так – к слову… А матушку, что ж, – разыщем! Попробуем! Если только она в Москве. Сейчас ведь сезон курортный – сам понимаешь.

      Потом я сидел за столом, потягивая душистый чаек и повествуя о своих похождениях. Наташа слушала меня напряженно, теребя в пальцах кончик косы и не сводя с меня темных, внимательных, немигающих глаз. Старик расхаживал, шаркая, по комнате; дымил папиросой, думал о чем-то… И время от времени – перебивая меня – задавал уточняющие вопросы.

* * *

      Ночью – был уже второй час – явилась, запыхавшись, моя мать. Всплакнув (и замочив меня слезами), она никак не могла успокоиться и все разглядывала меня, твердя низким, рвущимся голосом:

      – Господи… Целый, невредимый! Живой!

      – Конечно, живой, – возмутился я. – Каким же еще я должен быть?! Мне вообще непонятно: что это с вами? Вы все тут на меня смотрите, как на выходца с того света…

      – Так ты действительно оттуда? – всхлипывая и улыбаясь, объявила мать. – Я ведь тебя уже отпела, панихиду в церкви справила.

      – Что-о? – Я даже вздрогнул при этих словах. – Это еще почему? Только панихиды мне не хватало.

      Она поджала губы. Повела плечом.

      – Такие слухи ходили.

      – Слухи о чем?

      – О том, что тебя убили, вроде бы, – пояснил Ягудас. – Не то пристрелили, не то прирезали.

      – Когда?

      – Да где-то после войны. Давно… В конце сороковых…

      – Чепуха какая! – сказал я, изображая улыбку. – Любят же люди болтать.

      Я трудно сказал это, сдавленно; я вдруг подумал о том, что со мной ведь – и в самом деле – все это могло случиться! И не один раз – сотни… В сущности, эта участь была мне уготована, ждала меня на каждом шагу. И удивительно не это. Удивительно – как я все же сберегся, спасся, добрался в конце концов до Москвы.

      Затуманившийся, задумавшийся, я на какое-то время забыл обо всем – погрузился в воспоминания, отдался