Секретная политика Сталина. Исповедь резидента. Георгий Агабеков

с жаром проговорила она.

      – Ну, мы это сделаем без вашего предложения, а пока в таком случае скажите, у кого же вы должны были взять товар? – задал я вопрос.

      – Ну, а это – хоть расстреляйте меня на месте – не скажу. Ни за что не скажу, – уже истерично кричит она.

      – Что же, придется вам посидеть в подвале, пока не скажете, – спокойно сказал я.

      – Товарищ красноармеец, – обратился я к часовому, сопровождавшему женщину ко мне и ожидавшему у двери, – отведите гражданку обратно в комендатуру, и пусть ее посадят до моего распоряжения.

      Красноармеец подошел к женщине. Она встала и направилась к двери; однако, не дойдя, она резко повернулась и, рыдая, говорит:

      – Ах, не сажайте меня в подвал. У меня ребенок, что я буду делать? Господи, Господи! Я все скажу, только не сажайте.

      – Так, я вас слушаю, – сказал я, приглашая занять место.

      – У меня нет товара. Товар принадлежит Ахун-баю, кашгарскому купцу, который давал продавать мне на комиссию. Я – бедная женщина, у меня ребенок. Нечем жить, – говорила она с трудом сквозь рыдания.

      – Скажите адрес Ахун-бая, – требовал я.

      – Он живет на Урбе, – называет улицу. – Только, ради бога, не сажайте меня в тюрьму.

      – Хорошо, я должен проверить ваши показания, но я предупреждаю вас, что за контрабандную торговлю следует три года тюрьмы, и вы их получите, если сказали неправду. А если вы сказали правду, то мы посмотрим, что можно сделать для вас. Сейчас же вы посидите в комендатуре, пока я проверю ваши показания. Через полчаса я, снабженный ордером на обыск, подъехал к ее квартире. Калитка была не заперта, зайдя во двор, я вошел в коридор и увидел направо кухню.

      Стоя у шипящего примуса, худенькая девочка лет десяти, надев передник матери, что-то размешивала в кастрюле.

      – Как тебя зовут, девочка? – спросил я, подойдя ей.

      – Ольга, – ответила она, продолжая свое занятие.

      – А что ты делаешь, Ольга? – спросил я.

      – Мамы нет дома, и я смотрю за обедом, чтобы не пригорел, – ответила она.

      – А где твоя мама? – опять задал я вопрос.

      – Она ушла в город и придет к обеду. А ты можешь подождать ее, – предложила она, – она скоро придет.

      Я смотрел на эту девочку, ожидавшую свою маму к обеду. Мысли роем неслись в голове. Глядя на ее русую головку, я думал: «А что она будет делать, если ее мать не придет к обеду ни сегодня, ни завтра, ни через..?» Я вспомнил, что мне нужно сделать обыск. Но? Как я мог делать обыск, раскидывать в комнатах (и в присутствии этого ребенка, ожидавшего мать к обеду)? Нет, ни за что!

      – Нет, Ольга, я пойду, а ты смотри за обедом, – сказал я, гладя ее мягкие, русые волосы.

      И в первый раз за всю службу я не выполнил своего долга. Я ушел, не сделав нужного обыска. Я остановился в одном из узких переулков Урбы у обитой жестью калитки и постучал. Через минуту за дверью послышались шаги, и калитка открылась. Передо мной стоял маленького роста смуглый кашгарец, на лице которого при виде меня выразилась жалкая улыбка.

      – Вы гражданин Ахун-бай? – спросил я по-русски. Он мотнул