Любовь как преступление. Алина Углицкая

было как-то странно.

         Стены каюты прикрывали гардины из темно-синего бархата, на полу, один на другом, лежали несколько толстых ковров с красочным узором. Я стянула с себя мокрые чулки и башмаки и с удовольствием погрузила ступни в густой и мягкий ворс. Он скрыл меня почти по щиколотки.

         Широкий стол у окна, полки, пара встроенных стеллажей – все было заставлено книгами. И, судя по знакам на корешках, написаны они были на разных языках. Широкое кресло у стола манило присесть в него и отдохнуть, но я стояла посреди каюты, дрожа от холода, а с меня на пушистый ковер ручьем стекала вода. Никто и не подумал о том, чтобы дать мне переодеться!

         Что ж, придется самой о себе позаботиться. Чувствую, на этом корабле вряд ли найдутся альтруисты. Одно радовало: я в закрытом помещении и буря мне не страшна.

         Так, посмотрим, что тут у нас?

         Я бесцеремонно распахнула платяной шкаф. С деревянных плечиков стройными рядами свисали тонкие батистовые рубашки и бархатные камзолы с золотыми и серебряными позументами. Да, наш пират большой модник, как я погляжу! Думаю, он не обеднеет, если я позаимствую одну из его рубашек.

         Поминутно оглядываясь на двери, я сбросила на пол мокрое платье и нижнюю сорочку, и облачилась в сухую одежду. Рубашка капитана скрыла меня чуть ли не до колен, плечевые швы оказались примерно в районе локтей. Я мысленно представила его внушительную фигуру, возвышавшуюся надо мной на две головы, и невольно сглотнула. Если я не ошибаюсь, этот Эйден выше Кархадана на целую голову – это точно!

         Поверх рубашки я натянула широкий плащ из тонкой шерсти, закуталась в него по самые пятки и уселась на кровать. Я не знала, что делать дальше. Навалилась такая апатия, что хотелось просто лечь, закрыть глаза и забыть о последних днях своей жизни.

         Я чувствовала, как мое тело гудит от избытка чужеродной энергии. Тогда, на имперском фрегате, меня охватила вторая волна инициации. Не представляю, чем бы все кончилось, если бы меня не бросили в ледяную воду!

         Страх перед смертью и холодный океан стали отличным средством борьбы с собственной сутью. Вторая волна боли и жара схлынула, едва начавшись. Но сейчас, когда я лежала в относительной безопасности и тепле, меня вновь начало потряхивать.

         Сначала по коже словно огоньки пробежались – мелкие и колючие, потом, от кончиков пальцев в направлении сердца медленно, но неумолимо, начало разливаться тепло. Оно заполняло меня изнутри, усиливалось, обещая превратиться в гудящее пламя.

         Я сжалась. Боль усилилась, выжимая слезы из глаз.

         Глубоко вздохнула, постаралась расслабиться. Это было нелегко, но я старалась и заметила странную закономерность: чем больше я расслабляла мышцы, чем глубже и размереннее становилось мое дыхание, тем менее острой казалась боль. Как будто некая сила пыталась сродниться со мной, войти в мою плоть и кровь, а я мешала своим сопротивлением.

         Сила, древняя, как сама вселенная, бурлила в моих венах, смешиваясь с кровью, струилась по коже, в едином стремлении: