Жюль Верн. Жан Жюль-Верн

ни…») и огромной эрудиции (картотека писателя, в которой были отражены все достижения науки и техники того времени, содержала свыше 25 тысяч карточек).

      Жюль Верн почти не допускал фактических ошибок, из 108 его научных и географических предвидений осуществлены 64 – результат, редкий и для солидного научно-исследовательского центра. И хотя еще при жизни писателя, в век бурного развития науки и техники, многие его фантастические проекты начали уходить в прошлое и действительность стала обгонять самые смелые его мечты, интерес к его творчеству не ослабевал.

      Уже во времена Жюля Верна о нем и его книгах ходило немало легенд. Одни видели в нем неутомимого путешественника, настоящего «морского волка»; другие, напротив, утверждали, что он никогда не покидал своего кабинета; третьи вообще подвергали сомнению факт существования такого человека, считая, что под псевдонимом «Жюль Верн» скрывается целый штат ученых и членов Географического общества.

      Жизнь Жюля Верна – правоведа по образованию и литератора по призванию, путешественника-романтика, влюбленного в море, и серьезного исследователя – подробно представлена в книге его внука, впервые вышедшей во Франции в 1973 году, но до сих пор считающейся наиболее полной биографией знаменитого писателя.

* * *

      Жан Жюль-Верн в детстве нередко жил в доме своего деда в Амьене. «Совершенно очевидно, – пишет он в предисловии, – что старый господин, находивший себе постоянное убежище в кресле перед камином, был для меня всего-навсего дедушкой, а не писателем. В сознании моем еще не возникало связи между дедушкой и автором книг, которые я начинал читать…» и в которых тогда не усматривал ничего, кроме увлекательных похождений. Только в зрелом возрасте он взглянул на них другими глазами и «нашел там богатства, о каких и не подозревал».

      По семейной традиции Жан Жюль-Верн получил юридическое образование, долго работал судейским чиновником, закончив служебную карьеру председателем Трибунала высшей инстанции в Тулоне. В память о прославленном деде он взял составную фамилию и более сорока лет работал над монографией о его жизни, по крупицам собирая мемуарные свидетельства и архивные документы, не спеша обрабатывая огромный фактический материал. Многолетние усилия оправдали себя – получился монументальный труд, тщательно документированный и насыщенный ценнейшими сведениями о жизни и творчестве первого классика научной фантастики.

      Вместо предисловия

      Взявшись за перо, чтобы писать эту биографию, я испытываю чувство некоторого беспокойства и, пожалуй, даже вины. Имеем ли мы право, отряхнув пыль времен, приподнимать некий саван с целью вновь узреть физический и нравственный облик человека, который наконец обрел покой, завершив свой нелегкий жизненный путь?

      В этом мире мы оставляем следы столь незаметные, что по меньшей мере легкомысленно пытаться их обнаружить и решиться предпринять труд, в какой-то мере аналогичный работе знаменитого Конан-Дойлева сыщика, который с величайшей ловкостью формирует длинную цепочку дедукций, в то время как его автору заранее известно, каков будет вывод. Перед биографом всегда стоит соблазн подражания английскому писателю, у которого логическое сцепление фактов, построенное на потребу читателя его героем, для него, писателя, есть лишь доказательство заранее данного решения.

      Чтобы написать что-либо логически стройное, необходимо с самого начала иметь ясное представление о конце. Для романа или стихотворения это, безусловно, правильный метод. В поэме, как и в романе, в сонете, как и в новелле, все должно служить развязке – такова одна из любимейших аксиом Эдгара По. «Хороший писатель, приступая к своей первой строке, уже представляет себе последнюю».

      Биограф, напротив, не должен следовать этому совету и иметь заранее сложившееся представление о человеке, которого он пытается воскресить. Иначе он станет подгонять не только свои изыскания, но и толкование фактов таким образом, чтобы они это представление оправдали.

      Нелегко писать историю, из которой нам известны лишь крупные события, но еще труднее – историю человека, из жизни которого на поверхность потока времени всплыли события лишь самые незначительные.

      А что скажешь, если тот, кто намерен искать ответа у могилы, принадлежит к семье покойного?

      Родство не придаст уверенности его перу. Ведь честность побуждает его к объективности, которая иногда может покоробить в нем самые тонкие чувства, а то и заставит выступить в качестве слишком смелого судьи своих близких.

      Следует, однако, признать, что Жюль Верн – один из тех, кто оказал влияние и на свою эпоху, и на нашу. Исходя из этого можно сказать, что наше любопытство в отношении его вполне законно и утрачивает тот оттенок профанации, который и лежит в основе моего смущения. Этот покойник еще живет.

      Тех, кто занимается исследованием его жизни и творчества, сейчас уже весьма и весьма немало. Может быть, будет небесполезно, если к ним присоединюсь и я: ведь я один из последних, кто знавал его при жизни, и могу выступить очевидцем, как бы незначительно ни было мое свидетельство.

      Поскольку всякая биография состоит из интерпретации каких-то