Всё моё (сборник). Николай Александров

писатель, драматург, журналист, издатель журнала «Трудолюбивая пчела», автор эпистол и од, комедий и трагедий, басен и песен, полемических статей и оперных либретто, он называл себя начинателем новой литературы. И многие именно таковым его и видели.

      «Сумароков и поныне в глазах моих поэт необыкновенный, и как отказать ему в этом титле. В то время когда только и слышны были жалкие стихи Тредьяковского и Кирьяка Кондратовича, писанные силлабическим размером, чуждые вкуса и остроумия, несносные для слуха, без малейшего дара… – вдруг, из среды юношей кадетского корпуса, выходит на поприще Сумароков, и вскоре мы услышали новое благозвучие в родном языке, обрадовались игре остроумия, узнали оды, элегии, эпиграммы, комедии, трагедии и, несмотря на привычку к старине, на новость в формах, словах и оборотах, тотчас почувствовали превосходство молодого сподвижника над придворным пиитом Тредьяковским, и все прельстились его поэзией. Это истинно шаг исполинский! Это права одного гения!» – писал Иван Иванович Дмитриев.

      Ни Вяземского, ни Пушкина Сумароков ни как поэт, ни как драматург, ни как филолог-теоретик особенно не интересовал.

      Пушкин говорил о «варварском изнеженном языке» Сумарокова.

      «Стихов его по большей части перечитывать не можно, – писал Вяземский, – но отрывки его прозаические имеют какой-то отпечаток странности и при всем неряшестве своем некоторую живость и игривость ума, всегда заманчивые, если не всегда удовлетворительные в глазах строгого суда».

      В гораздо большей степени привлекала в Сумарокове его эксцентричная личность, его прямодушное самохвальство, наивное самомнение, простосердечная уверенность в собственной значимости. «В прозаическом отрывке “О путешествиях”, – пишет Вяземский, – вызывается он за 12 000 рублей, сверх его жалованья, объездить Европу и выдать свое путешествие, которое, по мнению его, заплатит казне с излишком; ибо, считая, что продается его шесть тысяч экземпляров, по три рубля каждый, составится 18 000 рублей, и продолжает: “Ежели бы таким пером, каково мое, описана была вся Европа, не дорого бы стоило России, ежели бы она и триста тысяч рублей на это безвозвратно употребила”».

      Он и в быту, а не только в литературной полемике позволял себе говорить и поступать без особого стеснения, чем, разумеется, наживал себе врагов. Вот еще одно свидетельство Вяземского: