Убить еврея. Аль Джали

даром богов фараону за его заслуги. Когда же и в делах серьезных она осторожно стала проявлять свой ум, ее стали уважать. Ее красота была такой ослепительной, такой лучистой, что не любить ее было не возможно. Когда Эхнатон «ударился в ересь», возбудив к себе глухую ненависть, у нее было несколько вариантов – или остаться женщиной, не вникающей в дела, превосходящие женское разумение, или стать орудием в руках жрецов, или поддержать фараона. Она выбрала третье. Не потому, что естеством своим сознавала, что никогда не сможет предать его, а потому, что поняла его. Любовь, которой они предавались всякий раз, после интеллектуальных бесед, бывала страшной. Тело было замком, запирающим слияние ума и души. Они становились первородно единым целым. В первый раз после такого Эхнатон сказал: «Надо умереть. Сейчас. Выше этого не будет ничего. Зачем тогда продолжать жить?». Она никак не могла понять, почему он говорит об этом с каким-то ужасом, перечеркивающим восторженность его состояния, и только улыбалась своей мягкой улыбкой. И они опять предавались любви. Его внутренний разлад она поняла значительно позже – он готовил себя к великим свершениям. Она недоумевала, как в таком случае он может испытывать экстаз счастья, граничащий с желанием смерти – «потому что лучше быть не может». Но такое было допустимо для обыкновенного человека, а не для него. Наверное, он мучился, решая задачу – оставаться просто счастливым человеком или стать обреченным на великие свершения?

      В отличие от него, Нефертити, как только ей стала понятна природа двойственности его чувств, не сомневалась в его решении. Он – мужчина. Необыкновенный мужчина. А значит, выбор его был очевиден. Лучшее, что она могла сделать – не отравлять ему жизнь, стать ему другом. И она сумела это. Но было и другое. Она словно заразилась ядом, отравляющим его разум. Она, как и он, мечтала остаться в веках. Единственное, что давало такую возможность, была ее красота. Это было решение.

      Барельефы с ее изображением, ее скульптурные портреты были прекрасны. Во время сеансов, она не капризничала, как большинство знати. Напротив, была терпелива и любезна с художниками. И они сумели передать не только ее внешнюю красоту, но и внутреннюю гармонию. Нефертити, после того, как увидела работу скульптора Тутмеса, не сомневалась, что это переживет века. Она поняла, что победила Время.

*****

      Артём открыл глаза. В душе его царил покой, он абсолютно не сомневался, что найдет дорогу из лабиринта. Он вспомнил, как в четыре года мама, помешанная на его эстетическом образовании, листала с ним страницы чудесного альбома «Лики красоты». Потом спросила: «Кто тебе понравился больше всех»? Он почти сразу нашел то, что искал: «Эта».

      – Нефертити? А почему? – удивилась мама.

      – Она настоящая принцесса, – прокартавил Артём.

      Потом он не раз слышал, как мама, млея от счастья, рассказывала подругам: «Я была в шоке – он ткнул в Нефертити. Это же совсем