Разбойник Чуркин. Том 2. В Сибири. Н. И. Пастухов

шло приготовление к празднику: Ирина Ефимовна мыла полы и подоконники, а разбойник с Осипом находились в светлице. Чуркин чистил свой револьвер, а каторжник сидел около него и покуривал свою трубочку.

      – Я думаю, атаман, хватит ли у нас вина на праздник: половина бочки его только осталось, – после некоторой паузы сказал каторжник.

      – Достанет, в долг не нужно давать, а на деньги не много возьмут, – такой у нас народец в деревне живёт. Нечего об этом заботиться, – ответил тот, продолжая свою работу.

      – Как знаешь, было бы тебе о том известно.

      Опять пауза.

      – Приказчик-то когда обещался приехать?

      – На третий день праздника, да напрасно: найдёт Степаниду лежащей на столе; пусть его порадуется на свою невесту. Ты понимаешь, что я говорю?

      – Ещё бы не понять, освежёванной будет. Как же, атаман, сам, что ли, ты ею займёшься или мне велишь?

      – Вместе её приготовим, – у старика-то ворота не запираются, – а не то и через крышу на двор проберёмся, а в сенях какие запоры?..

      – Можно и в окно, чтобы не будить.

      – Ну, там увидим, как подойдёт.

      – Когда же ты думаешь на работу отправиться? На первый день, что ли, оно до полуночи мы бы и обделали.

      – Нельзя на первый день, небось, под праздник ночь не будут спать, в село к заутрени поедут, а мы на второй, когда утомятся и уснут покрепче, к ним и пожалуем. Какой ты, брат, несообразительный!

      – Верно говоришь.

      – Знаю я, – не раз приходилось на охоту ходить. Сунулись как-то мы с Иваном Сергеичем под Светлый день одного фабриканта пощупать, да чуть и не вляпались: глядим, не спят, мы назад, одну тревогу только произвели.

      – Кто такой Иван Сергеич?

      – Товарищ мой был.

      – Где же он теперь?

      – Кто его знает! Сидел в остроге, а теперь, может, и на каторге по цепи ходит. Золото, а не человек он был, на скольких языках говорил, бумажки делал, да такие, что твои настоящие.

      – Жаль его, сердечного.

      – Всех, брат, не пережалеешь. Купец у нас, фабрикант богатеющий был, – Хлудов, Алексей Иваныч, чуть он его в лесу из ружья не саданул, да я удержал, так вот сейчас даже помнится.

      – Зачем же ты удержал?

      – Человек был хороший, вот я его и пожалел. Бывало, едет по лесу в Егорьевск к себе на фабрику, тройка у него лихая была, а я навстречу к нему, поклонюсь честь-честью, он и велит кучеру остановиться, подзовёт к себе и скажет: «Здравствуй, Василий Васильевич!» «Здорово, мол, все ли в порядке?» «Ничего, скажет, – а сам за бумажником лезет. – Нужно, что ли, тебе денег?» – спросит. – «Милость будет, соблаговоли, выскажешь». «Ну, и бери, сколько нужно», – Сотню, так сотню, по тысяче давал, вот какой добрейший был, а с фабричными, что твой отец родной, обходился, ну, вот я и не трогал его.

      – Напрасно, я не стерпел бы, уходил бы его, зато сразу всё, что есть в кармане, и загрёб бы.

      – И вышел бы ты дурак, таких людей беречь надо, – они всегда пригодятся.

      – Как бы не так, сейчас и выдадут.

      – Ну, шалишь, попробуй, выдай; жизнь ему, небось, не надоела. Вот как я тебе скажу, не только сам, даже кучеру своему о нашей встрече говорить не приказывал и сохранён за