Идору. Уильям Гибсон

Ямадзаки, раздатчик уже раскладывал по мискам порции ароматной, жирно поблескивающей коричневой лапши.

      Лейни смотрел на Блэкуэлла. Блэкуэлл поднес миску ко рту и разом – вдохнул, что ли? – все содержимое, перерубив приставшие ко дну лапшинки одним точным движением пластиковых зубов. Мускулы на его шее мощно заходили.

      Лейни смотрел.

      Блэкуэлл вытер рот тыльной стороной огромной ладони, розовым лабиринтом шрамов. Отрыгнул.

      – Дай-ка нам один из этих детских рожков «сухого»…

      Один глоток, и он рассеянно, словно бумажный стаканчик, раздавил пустую стальную банку. Постучал миской, привлекая внимание раздатчика:

      – То же самое.

      Лейни почувствовал острый голод (из-за этой малоаппетитной сцены? Несмотря на нее?) и занялся своей собственной миской, саргассовой путаницей лапши, украшенной сверху розовыми (краска?) бумажно-тонкими ломтиками мяса.

      Лейни ел молча, Ямадзаки – тоже. Блэкуэлл осушил еще три банки пива, безо всякого видимого эффекта. Когда Лейни допил остатки бульона и поставил миску на стойку, его глаза зацепились за висевшую на стенке рекламу напитка, именуемого «Эппл Ширз Отентик Файн Фрут Беверидж». Но сперва он прочитал: «Элис Ширз». Так звали девушку, из-за которой в нем так не вовремя проснулась совесть.

      «Эппл Ширз – теплая влага жизни» – сообщала реклама.

* * *

      Элис Ширз, увиденная впервые на анимированных снимках на пятом месяце его работы в «Слитскане». Довольно привлекательная девушка, бормочущая свои данные воображаемым режиссерам, вербовочным агентам, неизвестно кому, кому угодно.

      Он изучал лицо на экране, а Кэти Торранс – его собственное.

      – Ну как, Лейни, не заторчал? Аллергия на смазливых? Первые симптомы: постоянная раздражительность, обида на весь свет, смутное, но неотступное ощущение, что тебе делают гадости, используют в своих целях…

      – Да она ж даже не такая смазливая, как две предыдущие.

      – Вот именно. Она выглядит почти нормально. Почти цивильно. Запятнай ее.

      – Зачем? – повернулся Лейни.

      – Запятнай ее. Он может соскочить, притворяясь, что она официантка, или еще что в этом роде.

      – Ты думаешь, это та самая?

      – Можно без труда насчитать еще сотни три кандидаток. Но ты же понимаешь, Лейни, что надо с чего-то начинать.

      – Наугад?

      – Мы называем это «чутье». Запятнай ее.

      Лейни щелкнул клавишей, бледно-голубая стрелка курсора впилась в затемненное веко потупленного глаза, выделяя девушку для более тщательного изучения, как возможную любовницу некоего знаменитого артиста, чья безупречная семейная жизнь была предметом всеобщего восхищения. Вот его славу Кэти Торранс и понимала, и одобряла. Человек, не пытающийся идти против жестких законов пищевой пирамиды. Крупный, но не настолько, чтобы «Слитскан» не мог его проглотить. Правда, до настоящего времени он – и те, кто уж там им крутит, – вели себя очень осторожно. Или им просто везло.

      Но хорошенького понемножку.