Большая книга рассказов и повестей. Виктор Драгунский

получается! Подставляй вторую, скорей!

      И Аленка живенько подставила вторую ногу, а я моментально покрасил ее сверху донизу два раза.

      Тогда Мишка говорит:

      – Люди добрые, как красиво! Ноги совсем как у настоящего индейца! Крась же ее скорей!

      – Всю? Всю красить? С головы до пят?

      Тут Аленка прямо завизжала от восторга:

      – Давайте, люди добрые! Красьте с головы до пят! Я буду настоящая индейка.

      Тогда Мишка приналег на насос и стал качать во всю ивановскую, а я стал Аленку поливать краской. Я замечательно ее покрасил: и спину, и ноги, и руки, и плечи, и живот, и трусики. И стала она вся коричневая, только волосы белые торчат.

      Я спрашиваю:

      – Мишка, как думаешь, а волосы красить?

      Мишка отвечает:

      – Ну конечно! Крась скорей! Быстрей давай!

      И Аленка торопит:

      – Давай-давай! И волосы давай! И уши!

      Я быстро закончил ее красить и говорю:

      – Иди, Аленка, на солнце пообсохни! Эх, что бы еще покрасить?

      А Мишка:

      – Вон видишь, наше белье сушится? Скорей давай крась!

      Ну с этим-то делом я быстро справился! Два полотенца и Мишкину рубашку я за какую-нибудь минуту так отделал, что любо-дорого смотреть было!

      А Мишка прямо вошел в азарт, качает насос, как заводной. И только покрикивает:

      – Крась давай! Скорей давай! Вон и дверь новая на парадном, давай, давай, быстрее крась!

      И я перешел на дверь. Сверху вниз! Снизу вверх! Сверху вниз, наискосок!

      И тут дверь вдруг раскрылась, и из нее вышел наш управдом Алексей Акимыч в белом костюме.

      Он прямо остолбенел. И я тоже. Мы оба были как заколдованные. Главное, я его поливаю и с испугу не могу даже догадаться отвести в сторону шланг, а только размахиваю сверху вниз, снизу вверх. А у него глаза расширились, и ему в голову не приходит отойти хоть на шаг вправо или влево…

      А Мишка качает и знай себе ладит свое:

      – Крась давай, быстрей давай!

      И Аленка сбоку вытанцовывает:

      – Я индейка! Я индейка!

      Ужас!

      …Да здо́рово нам тогда влетело. Мишка две недели белье стирал. А Аленку мыли в семи водах со скипидаром…

      Алексею Акимычу купили новый костюм. А меня мама вовсе не хотела во двор пускать. Но я все-таки вышел, и тетя Саня, Раечка и Нелли сказали:

      – Вырастай, Денис, побыстрей, мы тебя к себе в бригаду возьмем. Будешь маляром!

      И с тех пор я стараюсь расти побыстрей.

      Не пиф, не паф!

      Когда я был дошкольником, я был ужасно жалостливый. Я совершенно не мог слушать про что-нибудь жалостное. И если кто кого съел, или бросил в огонь, или заточил в темницу, – я сразу начинал плакать. Вот, например, волки съели козлика, и от него остались рожки да ножки. Я реву. Или Бабариха посадила в бочку царицу и царевича и бросила эту бочку в море. Я опять реву. Да как! Слезы бегут из меня толстыми струями прямо на пол и даже сливаются в целые лужи.

      Главное, когда я слушал сказки, я уже заранее, еще до того самого страшного места, настраивался плакать. У меня кривились и ломались губы и голос начинал дрожать,