Ключ от дома на горе. Борис Валерьевич Шугов

во-первых, эти параметры, формула именно предзаданы, и, во-вторых, что они нами, в общем случае, не контролируются. (Можно ли заставить себя полюбить брюнеток, если любишь блондинок?). Более того, дело обстоит ровно наоборот – этот канон красоты, с которым мы сверяем всё подряд, от людей до сообщений в блоге, управляет нами, заставляя выдавать оценки сразу, в первые же секунды знакомства с объектом.

      То, что красивому человеку верят больше (или хотят верить больше), а некрасивому меньше – печальный и неоднократно научно установленный факт. То, что красиво оформленный сюжет, вещь или человек снижает порог его критического восприятия – тоже в дополнительных доказательствах, похоже, не нуждается. Значит, те люди правы: имея дело с чем-то красивым, надо этот факт фиксировать – без негативной или позитивной оценки. И задаваться среди прочих следующими вопросами: зачем красота? С какой целью красиво? Связана ли его красота с его сутью, обусловлена ли ей, не является ли она слепой случайностью подобно рисунку облаков на небе или средством для целей, тебе неизвестных (возможно и благих, но тебе – неизвестных!).

      И что это за предзаданный образ, откуда у нас он?

      Поэтому надо различать то, что красивым кажется, и то, что красивым является. Если красота объекта не связана с его сутью, если красота инструмент для посторонних целей, если она результат случайности – то это внешняя красота. Так красивы бабочки, так красивы продажные женщины и мужчины, так красиво всё, чья задача увлечь, обмануть, использовать. Если же объект красив потому, что он такой и есть, и все его части, складывающиеся в гармоничную картину, обусловлены необходимостью и целью, тогда красота истинна, и именно она является воплощением в этом объекте того многомерного образа, что живёт в нас; ценность такого объекта чаще всего просто неизмерима, а каждая встреча с ним – дар судьбы. Именно такая красота есть форма истины.

      Философия

      Можно ли говорить о философии боевых искусств? Видимо, можно. А можно говорить о философии поваренного дела? Не видим этому никаких препятствий. У всего, в чём есть реальность, истина, что способствует жизни, – может и, более того, должна быть философия.

      Левиафан как жертва

      Стоит задуматься над прозрачностью бытия. Речь не идет о личном пространстве, а о сомнительном праве на неприкосновенность скелетов в личном шкафу – все эти «права на забвение» и «эффекты Барбары Стрейзанд». Тем самым из неотъемлемости права на скелеты в шкафу выводится обязательное их наличие; нас каждого полагают изначально плохим, из-за вручённого нам права быть плохим. И не только нас.

      Государство принято описывать как нечто равнодушно-жестокое по отношению к свободному человеку и беспощадно по этому поводу критиковать. Ему в пику ставится всё: медицина, система налогообложения, действия спецслужб, меры, принимаемые по укреплению вооруженных сил – и хор этот поет порой столь слаженно, что некоторые не без оснований подозревают подкормку этого хора извне.