Всемогущий. Сергей Кулаков

так.

      Никитин сильным движением раздавил окурок в пепельнице, подтянул рывком ноги.

      – Что с тобой произошло, Егор? – спросил он. – Ты кого-то видел сегодня?

      Он уставился на Егора своими немигающими глазами, но тот и не подумал отвести взгляд.

      – Я много кого видел сегодня, – сказал он. – Вы разве забыли, что у меня была презентация?

      – Ты что-то хочешь скрыть от меня, – сказал Никитин, проигнорировав его ответ.

      – Не больше, чем вы от меня, – отпарировал Егор.

      Никитин поморщился – ответ Егора прозвучал откровенно грубо, и в нем ощущался вызов.

      – Хорошо, – сказал профессор, – не будем пререкаться.

      – Не будем, – кивнул Егор.

      – Я так полагаю, что если ты пришел на ночь глядя, то у тебя есть какие-то предложения. Верно?

      – Верно.

      – Слушаю тебя.

      – Одно предложение вы уже слышали, – сказал Егор. – Я хочу встретиться с моим отцом. В противном случае я отменяю встречи с вашими клиентами.

      – Звучит как ультиматум, – заметил профессор с улыбкой.

      – Можете считать это ультиматумом, – кивнул Егор. – Как вам угодно. Так вот, я должен увидеть своего отца.

      – Это я уже понял, – с легкой досадой сказал профессор. – Что дальше? Или это все?

      – Не все, – сказал Егор. – Я заканчиваю участие в вашем эксперименте.

      – Вот как? – удивился профессор. – Можно узнать, почему?

      – Можно.

      Егор поднялся и подошел к окну. Он отвел краешек гардины и выглянул на улицу. И вдруг почувствовал себя точно в клетке в этой застывшей в прошлом веке комнате, с сидевшим посреди нее иссохшим, похожим на мумию человеком, с которым его связывали некие на первый взгляд ни к чему не обязывающие, не стоящие на поверку даже честного слова, но тем не менее прочные, как стальные нити, отношения. И ему так захотелось немедленно разорвать эти нити, вытащить их из своей плоти и души, что он едва не ударил изо всех сил по оконной раме, желая как можно быстрее оказаться по ту сторону клетки, – там, где видны были сиреневые силуэты людей, спешащих по своим, самым обыкновенным, и потому бесценным делам, где бесшумно катились машины, мигая красным, оранжевым и белым, и где он совсем еще недавно был так беспечен и счастлив.

      Егор вздохнул и повернулся к застывшему в позе воплощенного терпения профессору Никитину.

      – Я устал, – сказал он тихо. – Вероятно, все это было задумано с прицелом на какие-то великолепные планы. Вероятно, вы в самом деле желали осчастливить человечество. Но мне с вами не по пути. Я устал быть приёмником чужих бед и страданий. Мне хочется думать и действовать самому.

      – Но в чем же дело… – воскликнул профессор.

      Егор властно поднял руку – и профессор затих.

      – До сих пор я только и делал, что исполнял все ваши распоряжения.

      – Они, кажется, пошли тебе на пользу, – пробормотал Никитин.

      – Возможно, – согласился Егор. – Я стал владеть своим даром гораздо искуснее, чем прежде. Я вижу то, что мало кому суждено увидеть. И иногда я чувствую