Дела стоящие и суета на побегушках. Сборник рассказов. Нина Пронченко

люди с экрана объявили: всех на Земле посчитали перед самой ёлкой. Насчитали семь миллиардов, 137 миллионов, пятьсот семьдесят семь тысяч и еще семьсот пятьдесят людей. Но, чтобы совсем—совсем точно, так не посчитали! Посчитали с ошибкой! Кого—то на Земле забыли! Забыли!

      Может человек такому делу радоваться? Не может! И Филипп бросил пультик. В комнате стало совсем тихо.

      В углу большого дивана, без единого звука, сидела сестра Юнка и, не отрываясь, гляделась в мамино зеркальце. Все было просто: со вчерашнего дня в её уши воткнули жемчужные сережки. Радость такой перемены подействовала оглушительно. Второй день никто в доме Юнку не слышал, а с тех пор, как нашлось мамино зеркальце, она и вовсе стала пропадать из виду. Пряталась в укромных местах и замирала перед зеркальцем.

      Филипп подошел, влез с ногами на диван.

      Нужно сказать, что его сестра, Юнка, арифметику считала великим делом. Она обожала шестилетнего брата и искренне верила в его несравненную ученость. Ей самой дело это поддавалось плохо. Но Юнка не унывала. Скандальные истории, когда к десяти положенным пальцам неожиданно объявлялись один—два лишних, умная голова улаживала с ходу:

      – Слава Богу, все! Все на месте! —кивала она, точно, как это делала бабушка, и тут же уносилась – поминай, как звали!

      Филипп придвинулся поближе, чтобы начать дельный разговор.

      – На земле семь миллиардов, 137 миллионов, 577 тысяч и еще750 людей!

      – сказал он.

      – Но это приблизительно. Точно никто не знает!

      – Даже ты? – удивилась Юнка.

      Филипп скромно потупился: – Никто!

      Продолжать было без толку: сестра опять уставилась в зеркальце, и он снова включил телевизор.

      Лысый человек на экране часто повторял красивое слово «кризис». Не все было ясно, но догадаться можно: и этот банкир, и все его приятели стали бедными! «Кризис» обокрал всех под чистую!

      Чтобы уж совсем прямо – так лысый денег не просил: стеснялся!

      Но решился объявить своё горе по телевизору, чтобы добрые люди пожалели да помогли, кто чем может.

      Догадку эту Филиппу подсказал случай.

      Два дня назад по пути в город в утреннюю электричку, которая возила их с бабушкой мучиться к городскому стоматологу, вошел мальчишка—цыган со старшей сестрой, стал в проходе, огляделся веселыми блестящими глазами по сторонам и затараторил громко, как стихи: – Люди добрии! Мама, папа умерли! Мы с Дону приихалы, вертаться збираемси… ПоможИте, люди добрии, хто скильки можить!

      Сестра его растянула гармошку, висевшую на плечах, а мальчишка запел звонким бравым голосом: « Хде Вы таперь? Хто Вам цилуить пальцы? Куды убёг Ваш китайчонок Ли?…»

      Всё, что было в песне: и беглый китайчонок, и красивый лиловый негр, и старинная машина, которая носилась по чужеземным улицам—закоулкам лучше всякой новой иномарки, всё это заворожило Филиппа. Очнулся он, когда бабушка совала крупную жёлтую монетку певцу в кепку.

      – Бабушка, ещё дай! У них